Все впереди

Оба замерли. Они сверлили, пронизывали друг друга глазами. Их обходили, на них оглядывались, а они стояли, готовые броситься друг на друга. Это было как раз посредине моста…

И Москва шумела на двух своих берегах».

Москва?! Река! Или город?! Или и то, и другое?. Опять символ, опять метафора — граница разрыва и соединения.

Не хочется прибегать к банальным эпитетам, перечислять имена писателей, с философско-художественными достоинствами прозы которых можно сравнить трагическое звучание и этой последней сцены, и всего романа В. Белова. Но вот в цеховых своих спорах, и видимо, в запальчивости обиды на наших редакторов, мы, бывает, говорим, что появись сейчас Достоевский со всей наготой правды и боли в его романах, — нет, не напечатали бы. Не поняли бы, не оценили, побоялись бы… Теперь, после В. Белова, сомневаться грешно: приди и Достоевский — напечатают! Опубликуют.

А сцена на мосту — это извечная трагическая болезнь русской интеллигенции и русской народности в литературе вообще — разобщенность. Со времен «Слова о полку Игореве» призывает народ своих князей к единению, а мы?.. Мятущиеся, сомневающиеся, страдающие, упивающиеся своей сострадательностью, и так любящие себя, себя, себя, что с кулаками друг на друга готовы, когда и надо-то всего малость — вместе идти. Вместе радеть за Отчизну любезную.

И в философском плане это единственный путь, не позволяющий Бришу оседлать третьего скакуна, ту самую «белую лошадь», что, в конце концов, вполне логично трансформируется в образной структуре романа в приснопамятного троянского коня…

«Всё впереди» — это роман контрастов. Тени здесь тем гуще, резче, чем ярче падающий на них свет. Никогда прежде, при всей выразительности языка, образности и пластичности прозы В. Белова, ему не удавалось столь гармоническое соотношение частей и противоположностей, частей и целого, и распределение в этом соотношении светотени по закону золотого сечения искусства.