Неожиданное предложение его заинтересовало:
― А что делать надо?
― Опиши мне ту тетку! Как можно подробнее! Какая она?
Услышав мою просьбу, Гаврош сник:
― Да не помню я ее! Что, я эту старуху разглядывал?
― Старуху? Сколько ж ей лет?
― Тридцатник ей точно есть!
― Ясно! ― вздохнула я. ― Ну, хоть что-то вспомнить можешь? Только не сочиняй, сколько не припомнишь, деньги все равно твои.
Он кивнул, сурово нахмурился, стараясь таким незамысловатым способом ускорить мыслительный процесс, и выдал:
― Рост средний... симпатичная.
― А волосы какие?
― Вроде темные.
― Не густо. Больше ничего не помнишь?
Тут парнишка в первый раз улыбнулся:
― Не помню, но могу сочинить!
― Без надобности! Держи вот свои деньги!
Я расплатилась с Гаврошем и бегом побежала назад.
Вся семья, как один, сидела на кухне вокруг стола, а в центре лежала цветная фотография и сложенный пополам тетрадный листок. Сгорая от любопытства, я схватила бумагу, развернула её и увидела всего два слова «ЖДИ ЗВОНКА». Печатные буквы были вырезаны из газеты и небрежно наклеены поперек страницы.
― Насмотрелись детективов и сами туда же, аферисты хреновы! ― выругалась я сквозь зубы.
Швырнула листок на стол и взяла фото. Девочка была снята во весь рост на фоне белой стены. Стояла, прижав к груди своего Петрушку, и смотрела прямо в объектив. Одета была в широкие джинсовые шорты до колен с перекрещивающимися на груди помочами и красную маечку. Она действительно была очень похожа на девочку с портрета. Только у той взгляд был нежный и задумчивый, а у этой, напротив, задиристый. Бойцовский взгляд, я бы сказала! Даже в момент съемки у неё на лице было написано упрямство и вызов, а ведь этому ребенку довелось пережить похищение. Дяди постарше и то пугаются до колик, а эта держится мужественно! В общем, ребенок мне понравился, и теперь к желанию реабилитировать себя примешалось желание помочь девочке.
Я бросила снимок на стол, уселась на ближайший свободный стул и с удовлетворением объявила:
― Ну, что ж, намеченную на сегодня программу, мы выполнили. Все, что можно было сделать, сделали. Теперь мы наверняка знаем, что девочка жива и здорова. А это в нашей ситуации главное! Можно расходиться и ждать завтрашнего звонка.
Говоря все это, я обводила присутствующих сияющим взглядом, приглашая их порадоваться вместе со мной. Однако, странная это была семейка! Получили известие, что ребенок жив, а радости не чувствовалось. Стас сидел понурый и неотрывно пялился в столешницу. Мария Ефимовна горестно вздыхала, Константин смотрел вдаль поверх голов. Юлька исподтишка косилась на меня, а когда я отвечала ей открытым взглядом, тут же отводила глаза в сторону. Что касается Кристины, так та вообще клокотала от злости. В какой-то момент она не выдержала и сорвалась:
― Слушай, что ты себе позволяешь? Что ты тут раскомандовалась? Кто ты, вообще, такая, что лезешь в наши дела?
В удивлении я глянула на нее, не очень понимая, чего это её так разбирает. Мое молчание Кристина расценила как вызов, ещё больше разадорилась и накинулась на меня с удвоенной силой:
― Нахалка! Втируша! Лицемерка! Только появилась неизвестно откуда, а уже все к рукам прибрала!
Я пожала плечами:
― Хотела помочь, но, если мешаю, могу уйти.
― Сиди, Анна. Кристина сейчас замолчит, а не захочет сидеть тихо, ей самой придется уйти, ― подал голос Стас.
― Ах, вот как! Ты за неё заступаешься! Не жену защищаешь, а эту версту коломенскую! Интересно, почему? Кто она тебе? Может любовница? Значит, при живой жене ты в доме любовницу поселил?!
Тут не выдержала, хранившая до сих пор молчание, Мария Ефимовна:
― Кристя, чушь городишь!
― Я не Кристя! Я Кристина! Слышите, вы все, Кристина!
Скандал набирал обороты, грозя втянуть в себя всех членов дружной семейки. Желания присутствовать при нем у меня не было, и я сказала:
― Вы тут ругайтесь, если задор имеется, а мне здоровье не позволяет. Пойду лучше наверх, отдохну. Тетя Маня, не найдется у тебя стакана молока? Хочется перед сном тепленького выпить.
― Отчего ж не найдется? Найдется, конечно! Я тебе его на столе оставлю, ― откликнулась Мария Ефимовна.
Выпалив слова благодарности и пожелав всем спокойной ночи, я под гробовое молчание покинула кухню. Честно говоря, заняться мне было совершенно нечем, и ушла я просто потому, что не могла дольше выносить этих людей.