Все зеркало

– Выбор простой: ты или тебя. Я здесь, с тобой – значит, выбрал правильно.

– Убивать жестоко.

Я морщусь. Дурацкий разговор. Зачем?

– Жизнь вообще жестока. Вахи замучили в лагерях тысячи, испытывая новые токсины и боевые вирусы.

Мы получили эту жуткую базу данных. Но не уничтожили, а использовали. И спасли миллионы жизней.

– Фу. Ужасно. Идиотское сравнение.

– Идиотский вопрос.

Молчу. Прикуриваю. Затягиваюсь сразу на половину сигареты.

– Прости. Я не права. Я просто врастаю в тебя, а это всегда больно. Неуклюже вышло.

– Ничего, маленькая. Всё нормально. В каждом из нас прячется зверь; его надо просто выманить и приручить. Покормить с ладошки.

– А если не выйдет? Вдруг я задену что-то настолько больное, что ты бросишь меня?

В глазах – страх. Я осторожно целую в самый уголочек губ.

– Не бойся. Надо пробовать. Лучше сделать глупость и исправить, чем тупо ждать.

Одна звезда не выдерживает: срывается и летит вниз, таща мгновенно сгорающий хвост.

Как ракета из семиствольного.

* * *

За шесть лет до

Ракета из семиствольного тащила мгновенно сгорающий хвост; потом лопнула, рассыпалась чёрными точками минидронов.

Я успел увидеть этот рой и остановить колонну. Вот поэтому я всегда на броне: глазами можно увидеть то, что не засечёт радар, сбитый помехами с панталыку. Злые стрекозы с кумулятивными зарядами в брюхе зря роились над разбитой дорогой; кюветы её были завалены обгоревшими остовами тех, чей командир прятался внутри, а не торчал снаружи на радость чужим снайперам.

Я разогнал транспортёры по чахлым кустам, велел накрыть маскировочными сетями, а сам пошёл пешком.

Полтора километра пышущего белым огнём камня, в густом смраде гари и ржавчины.

Майор увидела меня, махнула протезом:

– Явился, стручок обвисший. Как Санта Клаус в мае, здрасте. Вы опоздали на полчаса, надпоручик.

– Мэм, я оставил колонну за холмом. Обстрел.

Она прищурилась:

– Посмотрите на него! Переносчик пениса обосрался. Обстрел, да. Здесь война, мальчик, а на войне стреляют.

– Госпожа майор, моя задача – привести транспортники, а не сжечь их. Проще тогда было облить их горючкой и спалить ещё на базе, зачем переться сто километров по адской жаре?

Комбат хмыкнула, готовясь съязвить, но тут капрал-наблюдатель крикнул:

– Вижу мула! С грузом.

Шестиногий механизм бежал, оскальзываясь на раскалённых камнях, резко меняя направление; вахи лупили по нему из сотни стволов и попадали; рикошеты выбивали бледные искры, едва заметные в мареве полдня.

Мул споткнулся, валясь в незаметную отсюда ложбину; майор вскрикнула и прикусила обветренную губу.

Шестиногий вылез, когда уже казалось – всё. Только он был теперь четырёхногим: две левых конечности отстрелили, и механизм едва ковылял, кренясь на покалеченный бок.

– Что он везёт? Какие-то лохмотья.

Я ляпнул и через секунду понял, что за груз несёт робот. Комбат сверкнула на меня чёрными от гнева глазами.

Мул перевалился через бруствер. Он притащил раненого.

Вернее, то, что осталось. Свисала изорванная пулями рука; все пальцы, кроме среднего, отстрелены. Рука качалась над пыльной землёй, и казалось, что мертвец показывает Харону «фак».

– Зачем его отправили? – спросил я. – Всё простреливается. Как вошь на голой жопе. Изначально глупость.

Комбат развернулась ко мне. Вцепилась в разгрузку стальными спицами протеза и закричала прямо в лицо, брызжа прокуренной слюной:

– Потому что рота «Альфа» третьи сутки в окружении! Потому что с воздуха не помочь: у вахов туева хуча зениток, два коптера и десяток наших дронов спалили ещё на подходе. Потому что фельдшера убили вчера, медикаменты кончились, и парень все равно бы умер через час. Потому что надо пробовать. Лучше попытаться и обделаться, чем всю жизнь жалеть о просранном шансе. Ясно, надпоручик?

– Так точно, мэм!

Я стоял и обтекал. И в прямом смысле тоже: мой пот и чужие слюни смешались на закопчённых щеках.

Комбат больше не кричала. Почти шептала:

– Их осталось шестьдесят, половина – «трёхсотых». Боеприпасов на пять минут боя. Ещё немного – их возьмут голыми руками. Порежут на дольки.

Я понимал, о чём она. Видел. Вахи обожают нарезать пленных на бекон. Животные.

Нет, хуже. Животные убивают ради еды и не умеют получать наслаждение от чужих мучений.

– Разрешите спросить, мэм.

– У нас прямо вечер вопросов и ответов. Идиотских вопросов. Валяй, сопляк, только подумай прежде.

– У вас же миномёты. Накрыть вахов и прорваться на броне?

– Минус попытка. Пять квадратных километров «зелёнки»: чтобы накрыть, нужны все стволы дивизии.

– Зачем накрывать площадь? Есть же инструментальная разведка. Отследить по термоизлучению, бить индивидуально, по каждому.

Майор вздохнула:

– У тебя по тактике «отлично», умник? Капрал, покажи ему.

Я присвистнул: на экране сканера – звёздное небо над океаном, мириады точек.

– Тут что, все вахи планеты?

– Нет, от силы три сотни. Просто они купили на Али контейнер вот этого.

Майор показала мне помятый алюминиевый корпус размером с ладонь. Я вспомнил: химическая грелка для любителей зимних прогулок. Можно сунуть в варежку, карман куртки или положить под задницу.