Все живы

В туалете Боря чуть не заснул, разглядывая разводы на плитках цвета морской волны, которыми были выложены нижние части стен. Кое-как сполоснувшись в душевой кабинке и с трудом натянув на влажное тело чистые шорты, он с помощью художника доковылял до кровати. Комната была небольшая, со светлокремовыми стенами, как и во всей квартире, и с огромной, почти до потолка, пальмой. Он встретил ее как старую знакомую: такая же, только поменьше, росла на кухне у бабы Гали.

– Всё, отдыхай. Спокойной ночи. Завтра я тебя разбужу пораньше, чтобы мы спокойно порисовали на свежую голову.

– Я не умею рисовать, – сонно пробормотал Боря.

– Да ладно, все умеют. Спи. Дверь оставить открытой? В коридоре свет не гасить? Или в полной темноте привык спать?

– Не знаю.

– Вот смотри, я погасил свет. Если закрыть дверь, то будет вот так.

В комнате стало темно, но сразу же осветился проем между занавесками.

– Какая конструкция. И по бокам, и сверху, как в театре каком-то. Это слово такое есть… не помню. Спокойной ночи. Если что нужно, зови.

Боря лежал и разглядывал тени в многочисленных живописных складках «конструкции», как обозвал этот занавесочный комплекс художник. Горизонтальная штора наверху шла красивыми волнами, и Боря, вытянув гудящие ноги, внимательно их разглядывал, пока незаметно не перешел в сон…Они с дядей Костей стояли на высокой палубе, а вокруг носились белые чайки, и золотистые блики скакали на волнах. Он чувствовал под ногами мерное покачивание корабля, уверенно шедшего прямо в море. Дядя Костя был капитаном.

– Хочешь подержаться за штурвал?

Конечно же, Боря хотел. С помощью дяди-Костиных крепких рук с синеватыми венами ему даже удалось немного повернуть тяжелое колесо из лакированного дерева с медными вставками, корабль чуть изменил направление, и мальчик пришел от этого в полный восторг.

– Вот видишь, всё просто. Главное – с курса не сбиться, – улыбаясь, сказал дядя Костя.

Сон был длинный и хороший. Он чувствовал, какая сила и уверенность исходила от капитана, и запомнил его слова: «Подрастешь – тоже станешь капитаном. Это несложно, главное – с курса не сбиться».

Боря проснулся сам, всё еще улыбаясь теплому сну. Из кухни пахло горячими бутербродами, что-то негромко напевал художник. «А ведь дяди Кости уже нет. Зачем мама его убила? Что это с ней было такое? Она ведь и меня могла…» Он представил, как лежит на грязном кухонном полу, а вокруг кровь, и его волосы тоже в крови. Вокруг ходят полицейские, фотографируют, негромко переговариваются. А кастрюля с картошкой так и стоит на плите под полотенцем, и на столе лежит его книжка с океаном на обложке. А он где? Там же, где сейчас дядя Костя. Может быть, на этом корабле? Или нет? Может быть, там просто темнота? Мальчик всхлипнул, вспомнив, как сразу по-доброму к нему отнесся этот большой краснолицый мужик с синими венами на руках. Колу ему купил. А потом спас от мамы.

– Проснулся? Вот и хорошо. Вставай, бутерброды готовы. Ну-ну, ты чего?

– Дядю Костю жалко. Он хороший. Я его во сне видел, – всхлипнув, ответил Боря.

– Иди умойся, и мне расскажешь свой сон, ладно?

День был чудесный. До Мамаева кургана они минут за десять доехали на автобусе, потом не торопясь прошлись пешком. Боря был так впечатлен огромностью памятника Родины-матери, что даже остановился. Алексей Степанович перевесил этюдник на другую сторону: вчера этот ящик настучал ему по ноге до синяка, пока они тащились с вещами до квартиры. Они медленно дошли до площади. Художник устроился перед первой из шести скульптур.

– Видишь, один ранен, а второй его поддерживает.

– А что у него в руке?

– У раненого? Граната.

– Он погибнет?

– Да, думаю. А может, его успеют спасти.

Боря молча вглядывался в лицо раненого бойца – оно ему казалось смутно знакомым. Ну да, точно! На фотографии в большом альбоме!

– Он на деда моего похож. На прадеда то есть, – поправился мальчик. – Его Сеня звали, и я его письмо читал.

– Это хорошо, когда сохраняется история семьи. Мой дед тоже воевал здесь неподалеку. Но у меня информации совсем мало. Ладно, давай потом об этом поговорим. Я поработаю пару часов, а ты иди здесь погуляй, только недалеко. С площади не уходи. А потом вон на лавочке посидишь в тенечке. На телефоне поиграешь. Я взял воду, имей в виду.

Боря долго рассматривал скульптуры, особенно ту, что рисовал художник. Что-то и правда родное было в простом русском лице солдата с гранатой в руке, с перевязанной головой. «А может быть, он все-таки выжил?» – с надеждой думал мальчик, всматриваясь в его глаза – страдающие, но полные решимости швырнуть в нужный момент эту гранату широким, метким броском крепкой руки. «Подожди, пусть подойдут поближе…» – прошептал Боря, сам сжимая кулаки.

Долго стоял он и возле девушки с волнистыми волосами и в больших сапогах, которая, стиснув зубы, тащила на спине огромного солдата с бессильно свисающей рукой. «Тяжело ей как», – почувствовал Боря. Он огляделся вокруг: синее небо, радостная зелень березок совершенно не совпадали с этими напряженными фигурами воинов. «Вот и хорошо. Пусть так и будет. Смерть – это плохо. Я знаю».