Всеблагое электричество. Пенталогия

— Я бы никогда не причинил вреда Елизавете-Марии, — совершенно искренне ответил я, пусть и прозвучали мои слова несколько невпопад.

— Молодости свойственно безрассудство. Молодые часто не задумываются о последствиях тех или иных поступков.

Я закрыл глаза, обдумал услышанное, затем спросил:

— Вы обвиняете меня в том, что у меня была связь с вашей дочерью и что она сбежала со мной, не желая свадьбы с нелюбимым человеком? Но это же бред! Мы были бы вместе, разве нет?

— Возможно, вы уже получили от нее, что хотели.

— Что такого я мог получить от нее? — не подумав, брякнул я и немедленно схлопотал новую затрещину. — Проклятье! Без этого вполне можно было обойтись!

— Прекратите ломать комедию и отвечайте на вопросы!

— Давайте успокоимся, — предложил я, собираясь с мыслями. — Вы полагаете, что сможете узнать от меня, где находится Елизавета-Мария. Допустим, я располагаю этой информацией. Допустим, прежде чем пойти на сделку, я хочу выяснить, какие есть доказательства моей вины. Приприте меня к стенке, и я сразу начну сотрудничать со следствием, но сначала объясните, какого черта тут происходит!

Последние слова я выкрикнул во всю глотку, и лицо главного инспектора немедленно налилось дурной кровью. Он едва сдержался, не иначе и в самом деле рассчитывал получить от меня информацию.

— В итоге это значительно сэкономит нам время, — произнес я уже совершенно спокойно.

Фридрих фон Нальц хрустнул тонкими пальцами и предупредил:

— Вы не выйдете из этой камеры живым, — спокойно сообщил он, — если не расскажете, где находится моя дочь. Я спокойно пожертвую своей карьерой ради ее возвращения, если придется.

— Что случилось? — спросил я.

— Довольно!

— Фридрих, — вздохнул я, — вы ведь понимаете, что обвинения против меня не выдерживают никакой критики. Иначе вас бы здесь не было и допросом занимались бы сыщики. Вспомните, что вы говорили о вкусе Елизаветы-Марии! Разве она предпочла бы меня выгодной партии? Неужели я могу сравниться с племянником министра юстиции?

Главный инспектор болезненно поморщился, уселся за стол и достал портсигар, в котором вместо сигарет оказались таблетки.

— Сердце, — сообщил он, закидывая одну из них в рот. — Все пошло наперекосяк, виконт. Полетело прямиком в тартарары. Но если вы вернете мне дочь, я постараюсь забыть о личных обидах.

— Ближе к делу, — потребовал я. — Что случилось? Только факты.

— Читали о нападении на дюреровский завод пару недель назад?

— Слышал.

— В целях безопасности документация с патентованной формулой и описанием производства дюралюминия была перенесена в городской особняк барона.

— И?

— Ее похитили.

— При чем здесь я? Меня не было на приеме у Дюрера. Я ведь правильно понимаю, что похищение произошло на вчерашнем званом обеде?

— Зато там была Елизавета-Мария! — стиснул кулаки главный инспектор. — Вы подговорили ее воспользоваться талантом и убедить барона отпереть сейф!

— Чушь собачья! — не сдержался я. — В этом случае меня бы уже не было в стране!

— Шторм спутал вам все карты, виконт.

— И я был так глуп, что вернулся домой?

— Вы полагали, что ничто не свяжет вас с этим преступлением. Вторая ваша ошибка.

— А первая?

— Моя дочь не настолько испорчена, чтобы убедить человека покончить с собой. Попытка барона наложить на себя руки оказалась неудачной.

— Бред! — пробормотал я. — Это все какой-то бред! Где тогда Елизавета-Мария?

— Вот это я и хочу у вас узнать!

— Хорошо, хорошо, — несколько раз повторил я. — Елизавета-Мария обладает талантом убеждения, но как я мог убедить ее пойти на это преступление? Я-то подобным талантом не обладаю!

— Она увлеклась вами, вы вскружили ей голову.

— Я?

Главный инспектор посмотрел на мою помятую физиономию, излишне угловатую и носатую, перевел взгляд на заляпанную грязью одежду и вздохнул:

— Никогда бы не подумал, но факты говорят об обратном.

— Улика! — рассмеялся я с нескрываемым сарказмом. — Разумеется, у вас есть неоспоримая улика! Как я мог забыть!

— Именно так, — придвинулся Фридрих фон Нальц, и на меня повеяло лютым жаром. — Вы не могли знать, что Елизавета-Мария вела дневник. Она записывала там все свои сомнения и колебания. При обыске комнаты я отыскал ее записи и немедленно объявил вас в розыск. Третья ваша ошибка, виконт!

— Бред, — выдохнул я, чувствуя, как немеют от ужаса кончики пальцев.

Я не понимал, что происходит. Просто не понимал.

Елизавета-Мария, влюбленность, дневник, кража формулы…

Это все просто не может быть правдой! Мне это снится!

Я заставил себя успокоиться и спросил:

— В дневнике упоминается мое имя?

— Неоднократно.

— И Елизавета-Мария писала, будто любит меня?

— Да.

— Верится с трудом, — усмехнулся я и, поскольку главный инспектор промолчал, сам спросил у него: — Это точно ее почерк?

— Вне всяких сомнений.

— Могу я взглянуть?

— С какой целью?

— Не поверю, пока не увижу своими глазами.

— Думаете, я блефую? — горько улыбнулся Фридрих фон Нальц и достал из кармана пухлую книжицу в пурпурной обложке с оторванным серебряным замочком. — Что ж, смотрите!

Главный инспектор поднес дневник дочери к моему лицу и раскрыл его на нужной странице.