Всеблагое электричество. Пенталогия

Вместо Морана ответил один из караульных.

— Пройдемте, — позвал он за собой. — Вам все вернут.

В канцелярии сыскной полиции меня дожидался знакомый уже детектив-сержант, рыжеусый и желтоглазый. Он достал из папки опись изъятого имущества, попросил ознакомиться с ним, а потом начал выкладывать на конторку одну позицию за другой. Нож, зажигалку, портмоне, банкноты и монеты, жестянку с леденцами, темные очки, документы о вступлении в права наследования, «Цербер» и отдельно кассету с двумя целыми и одним стреляным патроном, нетронутую кассету с патронами серебряными, пустую кобуру, обойму к «Рот-Штейру», трость и фотокарточку с посвящением на обороте и затейливой подписью «Эмиль»…

Фотоснимок я нервно сунул во внутренний карман пиджака; детектив-сержант не обратил на это никакого внимания и потребовал:

— Если все верно, пишите, что претензий нет, и ставьте подпись.

Так и сделал. Потом быстро рассовал по карманам свои пожитки и поспешно покинул Ньютон-Маркт, словно бегущий из чистилища грешник. Выскочил во двор, отгороженный от улицы колоннадой портика, и подставил лицо лившейся с неба воде.

Стало легче. Легче, но ненамного.

Неожиданное родство с императорской фамилией, нападение Лазаря и бесследное исчезновение Елизаветы-Марии рвали измученную душу на куски, и от недавних событий просто шла кругом голова.

Что происходит? И почему в центре всей этой бесовщины именно я?

И самое главное — как могла оклеветать меня Елизавета-Мария? Если, лелея собственное самолюбие, я еще мог отнести записи в дневнике к безобидным фантазиям девушки, раздосадованной навязанным ей браком, то участие в похищении секретного патента в эту схему категорически не укладывалось.

Неужели она отводила подозрение от кого-то иного?

Но от кого?

И тут в меня словно молния ударила.

Альберт Брандт! Талантливый и обаятельный любимец женского пола, который неизменно сопровождал меня при всех якобы неожиданных встречах с Елизаветой-Марией. Более того, он писал ей стихотворное посвящение, а если учесть его увлекающуюся натуру и болезненный разрыв с Кирой, то он вполне мог перенести свои чувства на новый объект.

Таинственная незнакомка! Не о дочери ли Фридриха фон Нальца он толковал подобным образом, не желая портить со мной отношения?

Я невольно ускорил шаг и бросился бы бежать бегом, если бы мысли не вернулись к странному ограблению барона Дюрера. На кой черт поэту сдалась технология изготовления дюралюминия? Он никогда не был замечен ни в чем предосудительном!

Деньги? Неужели Альберт так сильно нуждался в деньгах? Или попросту вознамерился сбежать с моей возлюбленной?

Моей?!

Сердце пронзила острая боль, я оступился и даже оперся на мраморную колонну портика. В глазах потемнело, мир посерел, шум дождя сменился непонятным звоном. Обида и негодование захлестнули с головой, захотелось кого-нибудь убить.

Кого-нибудь? О нет! Захотелось убить Альберта!

Я дорожил его дружбой и такое предательство простить никак не мог. Но не мог и убить, у меня бы просто не поднялась рука причинить ему вред. Да и как жить дальше с таким тягостным грузом на душе? Только пулю в лоб…

А умирать мне вовсе не хотелось. Хотелось жить. Хотелось, как никогда.

Я заменил стреляный патрон в кассете «Цербера» новым, с серебряной пулей, и отправился в греческий квартал. Шанс застать в «Прелестной вакханке» Альберта был невелик, но шторм и в самом деле мог спутать все планы. Я должен был посмотреть ему в глаза и решить, как быть дальше.

Просто должен был, и все.

5

«Прелестная вакханка» оказалась забита под завязку, не было ни одного свободного столика, всюду теснились нашедшие убежище от непогоды зрители. Я заказал чашку кофе, махом выпил ее, кинул на стойку пару монет и поднялся на второй этаж.

Дверь в апартаменты оказалась не заперта. Сам Альберт стоял перед зеркалом и одевался, готовясь к выходу в свет.

— Приветствую! — выдавил я из себя против собственной воли. — Ты один?

— О, Лео! — обрадовался поэт. — Ты вовремя! Едем в термы!

Столь теплый прием сбил меня с толку, я заколебался и не решился высказать в лицо приятелю все те слова, что жгли меня изнутри.

В конце концов, я мог ошибаться. Иной раз случаются и не такие совпадения.

Случаются — да, только вот я в них не верил.

Не верил и все же скандала устраивать не стал. Подвела стеснительность или проснулся здравый смысл? Даже не знаю…

— В термы? — лишь высказал я удивление неожиданным предложением поэта и кинул котелок поверх лежавшего на полке бильярдного шара. — С чего бы это?

— О, это потрясающая история! — рассмеялся Альберт. — Знаешь, где я провел сегодняшнюю ночь и большую часть дня? Никогда не угадаешь! За решеткой! Можешь представить?

— Что натворил на этот раз?

— В том-то и дело, что ничего! Во время вчерашнего приема у барона Дюрера кто-то вскрыл сейф, и всех гостей обыскивали, словно закоренелых преступников. Уму непостижимо! А потом нас… как же они это назвали… изолировали на время проведения предварительного дознания!

Я натянуто улыбнулся: