Всеблагое электричество. Пенталогия

— Дорогу! Позвольте пройти! — протолкнулся через заполонивших коридор полицейских цирковой врач, опустился рядом с девушкой и достал нюхательную соль. — С ней все будет в порядке! — успокоил он нас. — Простой обморок!

Ресницы Елизавета-Марии задрожали, и мое сердце затрепетало от удивительного взгляда сияюще-серых, с оранжевыми крапинками глаз.

— Виконт! — толкнул меня в бок Бастиан Моран. — Проводите даму до экипажа. Ее надо незамедлительно доставить в больницу!

— Со мной все в порядке! — попыталась возразить девушка, едва устояв на ногах.

Я предложил ей опереться на мою руку и повел на выход. Следом двинулись двое сотрудников Третьего департамента; Бастиан Моран мне откровенно не доверял.

— Что происходит, виконт? — пролепетала Елизавета-Мария. — Я была на приеме, а очнулась здесь. Где мы? Что происходит?

— Все уже позади, — успокоил я ее. — Вас чем-то опоили и пытались похитить с целью выкупа. Мы задержали негодяев.

— Но кто? Кто это был?!

— Об этом вам расскажет отец, — не стал раскрывать я деталей произошедшего, дабы не травмировать нежную девичью натуру.

Мы вышли на улицу, налетел свежий ветер, хлестнул дождем. Взгляд Елизаветы-Марии прояснился, она оглянулась и охнула:

— Мы были в цирке?

Я подвел ее к полицейскому экипажу, помог забраться внутрь и сам уселся рядом.

— Виконт! — окликнул меня один из полицейских. — Вы должны вернуться!

— Сейчас! — раздраженно отозвался я и прикрыл дверцу. — Елизавета-Мария, я должен вам признаться…

— Что случилось? — забеспокоилась дочь главного инспектора.

— Помните ту статейку об Альберте Брандте? Его стих посвящался вам. Я попросил его об этом. Я… я люблю вас, Елизавета-Мария! И люблю уже давно!

Не знаю, на что я рассчитывал. Мне просто требовалось выговориться, любовное томление жгло меня изнутри, я больше не мог сдерживаться и держать все в тайне. Не мог, даже несмотря на страх быть отвергнутым.

Я признался.

Елизавета-Мария отстранилась от меня, взглянула холодно и отчужденно.

— Виконт, — в голосе ее не осталось привычного тепла, — я крайне признательна вам за свое освобождение, но вынуждена сказать, что не испытываю к вам никаких чувств. — И она замолчала, даже не став упоминать о женихе.

Удар был силен, но я сам подставил себя под него, поэтому через силу растянул губы в беспечной улыбке, произнес на прощанье:

— Простите за несдержанность. Вы всегда можете рассчитывать на меня, — и выбрался из экипажа на улицу, притворил дверцу и скомандовал кучеру: — В госпиталь!

Карета укатила, вместе с ней укатили вскочившие на запятки сотрудники Третьего департамента. И мое порванное в клочья сердце тоже уехало вместе с ней.

Ничто больше не держало меня здесь, но, в отличие от ветреных творческих натур, люди благородного происхождения, как правило, отличаются изрядным прагматизмом, поэтому кидаться с набережной в реку я не стал и вернулся в цирк.

Навстречу вывели маэстро Марлини; руки его были скованы наручниками, низ лица стягивала полумаска-кляп.

Бастиан Моран с усмешкой оглядел мою поникшую физиономию и поинтересовался:

— Вы все еще заинтересованы в аудиенции у главного инспектора, виконт?

— Больше чем когда-либо, — спокойно ответил я и указал на маэстро. — Сознался?

— Нет, но в этом нет никакой нужды. Похищенные документы он хранил при себе.

— Удивительная самонадеянность.

— Такое случается с людьми, полагающими себя умнее других, — многозначительно глянул в ответ старший инспектор и тихонько, только для меня добавил: — Уж лучше бы вы пристрелили его при попытке к бегству, виконт. Широкой огласки теперь точно не избежать. На суде он обольет всех помоями, поверьте мне на слово.

— Дайте пять минут, — попросил тогда я.

Бастиан Моран и покачал головой:

— Время упущено.

— Не собираюсь его убивать! — прошептал я. — Просто растолкую возможные последствия.

— Не боитесь гипноза?

— Я слишком многого боюсь, чтобы придавать значение своим страхам.

— В вашем распоряжении дорога до Ньютон-Маркта, — решил тогда старший инспектор. — Не теряйте время попусту.

Вслед за гипнотизером я забрался в полицейский экипаж, и сразу снаружи щелкнули замки. Маэстро Марлини искоса глянул на меня и отвернулся.

Я не стал выдергивать кляп у него изо рта, откинулся на неудобную спинку и произнес:

— Линия защиты с уверением в собственной невиновности не принесет вам особых преференций.

Фокусник промолчал.

— Нет, — продолжил я, — вы можете заявить, будто во всем виновата дочь главного инспектора, но кто поверит в испорченность этого юного создания с безупречной репутацией? Думаете повлиять на присяжных? Бросьте! Все знают о вашем таланте гипнотизера. Вам не дадут и слова сказать, так и просидите весь процесс в клетке, скованный по рукам и ногам.

Маэстро выразительно замычал, тогда я выдернул кляп.

— Из любви к искусству можно и потерпеть! — заявил фокусник.

— К искусству? — удивился я.