Всегда горячие гильзы

— Лейтенант, я знаю, что все надо умножать как минимум на десять. Там, где по вашими словам три охранника, надо ожидать тридцать злобных, наполненных ненавистью к американцам дехкан. А нас всего четверо, не считая вас, раненного и морально раздавленного…

— Но… — попытался он возразить.

— К тому же у нас ограниченный запас патронов, гранат и средств первой медицинской помощи, отсутствуют бронежилеты и радиостанции. И мы просто умираем от голода и жажды. Вот она такая русская правда, лейтенант.

Дэвид загрустил.

— Мои товарищи… — прошептал он. — Они погибнут…

— Мы можем проводить тебя до шоссе, — предложил я.

— После того, как поедим и поспим, — вполголоса добавил Удалой.

Дэвид вообще потемнел лицом.

— А смысл? Их убьют. Здесь время играет все.

И тут он сделал то, чего я никак не ожидал от офицера американской армии. Дэвид вдруг схватил мою руку, прижался к ней лбом и быстро и горячо зашептал:

— Я тебя очень прошу! Командование отблагодарит вас! Мы заплатим вам. Семьи спасенных вами солдат будут всю жизнь молиться за вас. Вся надежда только на вас!

— Не о том ты говоришь, лейтенант! — сказал я, вырывая свою ладонь из цепкой хватки Дэвида. — Ты не столько за своих товарищей беспокоишься, сколько за себя. Боишься, что тебя будут судить за трусость. Боишься полных упрека глаз родственников солдат.

— Они возвращаются, — сказал Удалой. — Втроем.

Глава 18

Третьим был ишак. Через его тощий хребет были перекинуты мешки и пластиковые фляги с водой. Остап и Смола плелись за животным. Идти в гору, в самый солнцепек — настоящая пытка. Усталость и раздражение бойцы вымещали на ишаке, поочередно пиная его.

— Командир, две сумки еды за три патрона! — доложил Остап, забравшись на гору и опускаясь рядом со мной на камни. — Эти афганцы напомнили мне туземцев с Таити, у которых матросы Кука выменивали мясо и рыбу. За ниточку стеклянных бус — свинья, за гвоздь — корова.

Удалой жадно припал к фляге с водой. Напившись, он вытер рукавом губы и спросил:

— Откуда такая щедрость? Вода не отравлена?

— Мы признались им, что мы — русские, — ответил Смола, развязывая мешки и раскладывая на куске полиэтиленовой пленки лепешки и белый кусковой сыр. — Сначала они решили, что мы американцы, и попытались нас убить. Тогда мы начали ругаться матом, и случилось чудо.

— Там каждый второй по-русски неплохо говорит, — добавил Остап. — Оказывается, весь кишлак когда-то состоял в отряде самообороны, который поддерживал наш советский батальон. Люди до сих пор помнят совместные советско-афганские митинги дружбы. Еду нам задаром отдавали.

— Ишака только просили вернуть, — предупредил Смола.

Удалой, получая несказанное удовольствие, сел рядом с Дэвидом. Лицо его сияло улыбкой. На небритых щеках красовалась пикантная ямочка.

— А ты понимаешь, почему афганцы нас любят, а вас ненавидят?

Дэвид пожал плечами. Его сейчас не это волновало.

— Потому, что ни в одну американскую голову не может прийти такая бредовая идея, как совместный митинг дружбы. Потому что американец никогда ничего не купит в дукане, никогда не станет есть то, чем его угостят афганцы. Потому что вы ходите по кишлакам упакованные и закрытые с ног до головы, как в скафандрах по Луне. Вы их за людей не считаете! Как, собственно, все остальные народы мира.

— Угомонись! — приструнил я Удалого.

Мы обедали в тягостном молчании. Полагаю, что американец был голоден не меньше нас, но глотал кусочки черствой лепешки через силу, буквально давясь ими, словно это были кусочки сухих коровьих лепешек. Значит, еще не созрел, еще не так проголодался, чтобы забыть о гигиене и перебороть брезгливость. Мы же трескали за обе щеки, запивая водой лепешки, сырные шарики, виноград и стебли лука-порея. И когда вдруг позвонил ставший ненавистным мне смартфон, я чуть не подавился.

— Наверное, опять, наш неадекват звонит? — предположил Смола, с хрустом надкусывая шарик сыра.

Теперь я не торопился нажать на зеленую трубку, как прежде. Спокойно дожевал, вытер руки о мешковину. Потом включил громкую связь, чтобы не пересказывать бойцам наш разговор с Фроловым. Ибо многие его словесные перлы просто не поддаются пересказу.

— Что это значит?! — сходу завопил Фролов, не сказав ни «здрасьте», ни «как дела».

Удалой ковырялся соломинкой в зубах. Остап вертел в руках сухую лепешку и раздумывал, сейчас ее съесть или оставить на вечер. Смола недобрым взглядом косился на американца, отпивая из бутылки с водой.

— Что именно, друг мой? — уточнил я. — О значении какого явления ты хотел бы узнать?

— Вы там, блин, вообще… Вообще собираетесь делом заниматься?!!

Он задыхался от ярости. Я опасался, как бы не порвались хрупкие динамики в смартфоне.

— Мы только делом и занимаемся, — ответил я. — Бродим по азимуту. То в одну сторону, то в другую…

— Нет!! Вы все врете! Я все знаю!!

— Какие некрасивые слова он говорит, — с сожалением произнес Удалой.

— Сынок, у тебя плохое настроение, — сказал я Фролову. — Наверное, ты перегрелся.

— Я тебе не сынок, урка ты мокрушная!!

— По фене заговорил, — с удивлением заметил Остап. — Может быть, он надсмотрщиком на зоне работал?