Всегда лишь она

Она слышит его голос в соседней комнате, голос, знакомый до боли – словно она видела его только вчера. Но прошло много лет с тех пор, как они разговаривали последний раз. Еще один голос, женский, вторит его словам. Клэри понижает собственную речь до шепота:

– Его жена тоже здесь?

Фэй поднимает голову:

– Ну конечно. Что ему нужно было сделать – бросить ее? – Фэй говорит тихо, но твердо – хорошо знакомые Клэри интонации, четко дающие понять, кто из них дочь, а кто мать.

Клэри быстро осматривает себя. На ней спортивный костюм и футболка, которую она, вероятно, носит еще с тех пор, как они встречались. Ее единственное утешение – в том, что она, по крайней мере, надела лифчик. Она слышит смех Трэвиса Дава, и этот звук для нее как соль на свежую рану. Над чем вообще можно смеяться в такой момент? Клэри собирается бросить взгляд на свое отражение в микроволновой печи, но тогда ее мать все увидит и поймет, что творится сейчас в ее мозгу. Да и кому какое дело, что Трэвис подумает (или не подумает) о ней? И все же она проводит рукой по волосам, а потом под глазами, чтобы избавиться от туши, которая наверняка размазалась, пока она спала.

Ей хочется умереть – здесь и сейчас. Она умрет, и у Трэвиса не останется никаких шансов спасти ее душу. Она думает об их последнем разговоре и о тех его словах, которые лишили ее дара речи, хотя ей было что сказать. С тех пор она так и молчит. В ее памяти всплывают слова Энни: ты должна рассказать ему о том, что случилось. Но Энни здесь нет, никто не может подтолкнуть ее к этому шагу, и на мгновение Клэри даже радуется, что сестра пропала. Во всем, что произошло между нею и Трэвисом – и что разрушило их отношения, – виновата именно Энни.

Именно Энни была тем человеком, который пригласил его тогда в христианский лагерь. Прошло очень много времени, прежде чем она смогла простить Энни за ее «добродетель», за то, что она фактически разрушила их отношения, втянув в них Бога. Положа руку на сердце Клэри тоже собиралась поехать, но заболела, и по причинам, которые нельзя назвать иначе как роковыми, Трэвис решил отправиться без нее: «Ты проваляешься в постели всю неделю, а церковь уже дала мне стипендию, так что… я, наверное, все-таки съезжу».

В те времена родители Трэвиса постоянно ругались, и Клэри знала, что он ищет повод сбежать. Так что она простила ему саму поездку. Но она никак не ожидала, что он вернется домой совсем другим человеком. Он даже выглядел по-другому, когда пришел назад: мягкий, спокойный, без намека на ту дикую, неукротимую энергию, которая переполняла его раньше.

Он рассказал ей о покое, который обрел, и о том, что ей тоже следует попробовать. Но он не понимал, что ей не нужен покой. Ей был нужен хаос, ей были нужны ошибки. Ее тянуло к ним, она жаждала их. По крайней мере, тогда. Она снова задумалась, в тысячный раз, как бы сложилась ее жизнь, не заболей она в ту судьбоносную неделю.

– Пора покончить с этим, – говорит Фэй приглушенно, но достаточно громко, чтобы Клэри могла ее услышать. Она совсем легонько пихает дочь, но и этого хватает, чтобы подтолкнуть ее вперед.

Как же Клэри хотелось бы, чтобы Энни была сейчас здесь, потому что тогда здесь не было бы Трэвиса – уж точно не посреди ночи. Он нежился бы дома, в постели, со своей любимой женой. Именно так и должны были обстоять дела, именно к такому раскладу она была готова. Да, пусть эти мысли и причиняли ей боль, но то, что происходит сейчас, намного хуже. Где же ты, Энни? Почему ты позволила этому случиться?

Головы Давов синхронно поворачиваются, когда они с Фэй заходят в комнату. Глаза Трэвиса, равно как и глаза его жены, устремлены только на Фэй, будто Клэри и не существует.

– Фэй, – приветствует хозяйку дома Трэвис и делает шаг вперед, прежде чем замечает, что Клэри тоже здесь. Он моргает ровно один раз, а потом снова переключает внимание на Фэй, протягивая ладони, чтобы накрыть ими ее руки. Его глаза полны участия, и Клэри, которая знает его лучше, чем кто-либо другой в этой комнате, видит, что участие это искреннее.

Его жена вклинивается в пространство между ними, собственническим движением обхватывая локоть супруга. Клэри ни в чем ее не винит, ведь та наверняка слышала истории об их невероятном бунтарском романе, о страстной первой любви. Конечно, теперь ей требуется обозначить границы в присутствии соперницы. Одно движение красноречивее тысячи слов: отныне он мой.

Жена Трэвиса, по-видимому, считает, что Клэри до сих пор тоскует по своему бывшему бойфренду. Да и сама Клэри не раз задумывалась, проснутся ли в ней прежние чувства, когда она увидит Трэвиса. Она ожидала, что наверняка что-то будет: чувство утраты, сожаления, боль. Но, видимо, дело в том, что все ее мысли заняты только Энни, а может, в том, что время лечит. Или в том, что Трэвис, стоящий сейчас перед ней, даже близко не похож на мальчишку, которого она знала когда-то.