Всегда в декабре

Живот снова крутило от беспокойства, поэтому она на цыпочках прошла мимо спящего Макса и осторожно спустилась вниз по скрипящим ступенькам. Она сидела перед тлеющими в камине угольками, когда он вскоре спустился к ней.

– Извини, я тебя разбудила? – Она подняла на него глаза.

– Нет, – тихо сказал он. – Просто голова немного разболелась.

Она встала и, найдя в одном из кухонных ящиков парацетамол, подала ему вместе со стаканом воды. Они снова вернулись на диван и немного посидели в молчании – Джози настолько ушла в себя, переживая за Мемо, что, когда Макс заговорил, она вздрогнула.

– У тебя есть свечи?

– Наверное, а что? – напряглась она.

– Поищи, пожалуйста.

Она хорошо ориентировалась в доме и вскоре нашла кучу самых разных свечей и спички. Макс взял одну – большую, цилиндрической формы – и покрутил в руках.

– У некоторых народов есть традиция в Рождество зажигать свечи в память об ушедших близких людях.

Он посмотрел на нее, и оранжевый отсвет углей отразился в его глазах. Джози прикусила губу, потом кивнула.

Она зажгла две свечи и поставила их на каминную полку, глядя на мерцающий фитилек. Пламя едва горело – кажется, одно дуновение, и погаснет. Макс тоже зажег свечу и поставил рядом. Некоторое время они смотрели на них, потом Джози повернулась к нему:

– За кого это?

– За того, кто умер слишком молодым, – не сразу ответил он.

Ей припомнилось, что она и прежде подмечала это в нем – груз, который носишь с собой, когда теряешь любимого человека.

– Прости, – прошептала она, ловя себя на том, что извиняется в точности так, как говорили ей, узнав про родителей. Но другого слова, как она сейчас понимала, не было.

– Все в порядке. – Он взял ее за руку. – Когда-то я был в ярости, но сейчас уже нет.

Джози закрыла глаза, чтобы сдержать слезы.

– Я просто этого не вынесу, – прошептала она. – Что, если в следующем году мне придется зажигать еще одну – для бабушки?

Он повернул ее к себе и нежно погладил по руке.

– Помнишь, что ты сказала мне в сентябре на свадьбе Лоры?

Джози шмыгнула носом, вспоминая о том, как сначала кричала на него, а потом они поцеловались. Я думаю, что нам лучше никогда не видеться. Похоже, она ошибалась.

– Помнится, я много чего тебе наговорила.

Уголок его рта дернулся вверх, а затем выражение лица снова смягчилось.

– Ты сказала, что рада своей печали – это значит, что ты помнишь своих родителей и любишь их, и это делает тебя такой, какая ты есть. – Она кивнула, слегка удивляясь тому, что он так точно все запомнил. – И если случится самое плохое и ты будешь горевать, это будет значить, что ты любила ее и помнишь.

Она сжала губы, чтобы не всхлипывать, с трудом контролируя себя. И снова кивнула. Правильно, ох как правильно, что он не обнадеживал ее понапрасну, не говорил, что все будет отлично, когда на деле это никому не известно. И она верила в то, что когда-то сказала ему, хотя сейчас было трудно даже думать о том, что придет время, когда она почувствует это снова, если случится самое плохое.

Макс взял ее лицо в свои руки и приподнял так, что их взгляды встретились.

– Джози, – медленно начал он, и выражение его глаз было такое, что ей стало не по себе, – у нее возникло твердое ощущение, что продолжение ей не понравится. – Я хочу тебе кое-что сказать. – Он вздохнул, и ей стало еще тревожнее. – То, что должен был сказать еще в прошлом декабре.

Она не успела ответить, потому что у нее зазвонил телефон – подскочив, она схватила его. Сердце отчаянно колотилось, ладони стали холодными и липкими. На часах было три – в такое время Хелен могла звонить только по одной причине. Когда прозвучал третий звонок, она ответила.

– Дорогая, ее везут в операционную – они что-то обнаружили, не знаю… – Послышался вздох. – Ей будут делать тройное шунтирование, нас к ней не пустили. – Макс был бледный, без кровинки в лице, Джози чувствовала себя не лучше. – Это не… Они не говорят, что это что-то ужасное, просто это нужно сделать, но операция на открытом сердце, и в обход очереди и…

– Я уже еду.

Глава 27

До больницы они добрались на такси. Хелен ждала их снаружи, свет флуоресцентных ламп падал ей на лицо, щеки и нос порозовели от холода, на шею намотан сине-желтый шарф. У Джози слова застряли в горле, когда Хелен через силу улыбнулась им и пошла внутрь.

Они последовали за ней, и Джози про себя отметила, что на этот раз они идут другим путем. Свет в коридорах был слишком ярким, все выглядело слишком по-больничному.

– Она сейчас в хирургии, – сказала Хелен, откликаясь на немой вопрос Джози. – Я половину не понимаю из того, что говорят врачи, а объяснить все толком им некогда. Ее не стали ставить в очередь – вот все, что я знаю, отправили сразу сюда.

Джози кивнула и сжала губы, чтобы ничего не говорить. Это не к добру, хотелось сказать ей, но она сдержалась, чтобы не нагнетать. Хелен привела их в приемный покой отделения интенсивной терапии.