Всегда возвращаются птицы

…Дни, полные монотонного труда и запаха олифы, текли к августу, и ожидание Ксюши взмыло парусом на близком ветру, pleno de vida. Она ломала голову, чем освежить скудную свою одежку: хотелось предстать перед Патриком «на сто процентов», как говаривала обожающая все числительное Лариса.

Девчонки в общежитии обычно менялись платьями, блузками, но на крупную Ксюшу ничего бы не налезло, к тому же она была брезглива. Учила Изу: «У каждого человека собственный запах, особо в подмышках. Пот подмышечный – заразный, и, если ты начнешь свое отдавать да чужое носить, к тебе посторонний запах пристанет. Потом хоть скипидаром отмывай – не отмоешь».

Добрый старик-армянин в сапожной мастерской на углу подправил Ксюшины стоптанные туфли и поделился для них краской. Блузка засияла вязаным воротничком, юбку Ксюша накрахмалила так, что садилась с листопадным шелестом. Но тут – о, удача! – вовремя выдали стройотрядовскую зарплату, и подфартило попасть в очередь за польским крепдешином. Ксюша выбрала ткань желтую с коричневым узором и подругу уговорила взять – с лазоревыми цветами на темно-сером фоне: «Бравое выйдет платье. Твои шпильки с голубыми бусинками к нему как раз подойдут».

У старшекурсницы Жени, поселившейся в комнате вместо Ларисы, были выкройки из журналов «Модели сезона» и «50 моделей ГУМа». Вооружившись мелком, Женя бережно расстелила чертежи на столе поверх ткани. Сколько раз эти безжизненные кальки и схемы, приложенные к скрипучим от свежести отрезам тафты, штапеля и тюля, помогали кому-то блистать на вечерах! Если не рассматривать швы близко, никто не сказал бы, что одежду смастерили вручную между лихорадочной перепиской конспектов, а не купили где-нибудь на выставке Общесоюзного Дома моделей.

Крепдешин – материал капризный, сыпучий, сложно шьется, зато сполна воздает за труды – и обтекает фигуру, и в то же время не льнет. Женя что-то прикидывала, приметывала на живую нитку, придирчиво обдергивала рукава-фонарики и воздушный подол. Отойдя наконец в сторону, залюбовалась:

– Ты прямо как с подиума! Увидит твой кубинец, упадет и не встанет!

– Ой, не надо так говорить, – испугалась суеверная от счастья Ксюша.

Пока она бегала в туалет смотреться в большое зеркало над умывальником, Женя любопытничала:

– Правду говорят, что ее негр – богач?

– Да, он владелец заводов, газет, пароходов, – буркнула Иза.

Некоторые почему-то считали Кубу богатой страной, а по словам Патрика, в республике действовала карточная система, вещи доставались еще труднее, чем в Советском Союзе, и продукты были лимитированы. Гавана представлялась Изе огромной деревней с не очень уместными в ней готическими соборами, строго возвышающимися над жесткими патлами королевских пальм. С многоэтажными строениями из окаменелого ракушечника – людными, крикливыми и бедными общежитиями. Страну раздирали как внешние, так и внутренние противоречия. Патрик тоже мучился противоречиями между Кубой и Ксюшей: одну мечтал видеть сильной, вторую – женой…

На другой день Ксюша мчалась по зданию аэропорта в новом платье. Пышный подол развевался узорчатым флагом, скорость выпукло оглаживала скульптурные плечи, красивую грудь и покатый желобок в слиянии сильных ног. Раскинув руки, бежал к Ксюше Патрик. В глазах Изы, подернувшихся почему-то влагой, они были словно два расплывчатых пятна света и тени, пока не срослись в одно цельное, завершенное и ликующее, как центральная часть задуманного неведомым художником замысла.

В дороге Патрик рассказывал о полезных ископаемых в малоисследованных кубинских горах, на островах и шельфах; Ксюша, потупившись, смугло-розовая от волнения, – о работе на стройке. О том, что пятиэтажки на московской «околице» растут, как грибы, а рядом в лесу полно грибов… Разговор был странно отвлечен и рассеян, прерывался то смехом, то трепетным молчанием. Ни разу не прозвучало: «Я скучал по тебе», «Я тебя ждала». Иза вдруг вспомнила весеннюю аллею и глупый политический спор с Андреем. Вспомнила кое-что богаче слов – несбывшийся тогда поцелуй, разноцветную смесь ощущений, взглядов, касаний, вытесняющих скупые в оттенках интонации. Чтобы не мешать влюбленным, смотрела в автобусное окно. А они, взбудораженные завершением разлуки, жили в каждой минуте ярко, насыщенно, и чудилось, будто от высокого напряжения их счастья шелковым током потрескивает ткань Ксюшиного платья. Люди пялились на интернациональную пару, выражая собой мощную гамму чувств – от любопытства до зависти, от понятливого сочувствия до активного осуждения, возможно, приправленного активным же, в спину, словцом…

Вечером в комнату влетел Андрей, с рюкзаком и полной книг сумкой, рассыпал по столу спелые вишни из кулька:

– Угощайтесь! Ух, какие вы загорелые!