Всегда возвращаются птицы

Девчата глянули друг на друга «его» глазами: солнце впрямь вызолотило кожу обеих на подмосковной речке. Руки Ксюши выше кистей покрылись веснушками, а на лице веснушек не было, оно загорело чудесно, с несильным, малиновым на щеках румянцем. Волосы надо лбом лучисто побелели – Ксюша больше, чем обычно, стала напоминать плечистых плакатных тружениц со строительными мастерками и доильными аппаратами в руках.

Андрей тоже светился коричневатым глянцем, если не как арап Петра Великого, то наверняка как его небезызвестный потомок. Возмужал, говорил чуть охрипшим от песен голосом, был взлохмачен и по-прежнему шалопайски весел. С гордостью продемонстрировал рабочие мозоли: туристы все лето помогали леспромхозу сплавлять по реке бревна. К себе Андрей еще не заходил и, сдержанно позевывая, сказал:

– Ну, пожелайте мне спокойной ночи до завтрашнего вечера. Наконец-то высплюсь, а то не дрых все лето… Ах да, чуть не забыл: на вокзале ребят из театрального встретил. Помните Владислава с Тенгизом на дне рождения у Ниночки? Влад позвал к себе на дачу недели через две. О вас спрашивал. Родители в отъезде. Пойдем?

– Я не смогу: Патрик приехал. – Ксюшины серые глаза переливались, как радуга на нецветной фотографии.

– Иза, а ты?

– Одна? Ниночка же пока не вернулась из Сочи…

– Почему одна? Я с тобой!

– Что мы там будем делать?

– Как что – конечно, водку пьянствовать и беседы разговаривать!

Иза растерялась:

– Я не пью…

– Пьянствовать?! – возмутилась Ксюша. – Да ты с ума спятил!

– Кроманьонки, – ухмыльнулся Андрей. – Пошутить нельзя… Поговорим о театре, потанцуем. Компания нормальная, будут их однокурсницы. Вечером сдам тебе подружку в целости и сохранности.

– Не зна-аю… – протянула Ксюша, сомневаясь.

Изу взяла досада: почему она вечно опекает ее и воспитывает? С вызовом тряхнула подстриженной недавно челкой:

– Пойду.

– Как хочешь, – вздохнула Ксюша и повернулась к Андрею: – В случае чего с тебя спрос.

– Есть, товарищ начальник!

Раньше гусевский взгляд скользил по лицу Изы с безучастной, как ей казалось, смешливостью (несмотря на почти поцелуй), а теперь – с неприкрытым интересом. Она недоумевала: что уж такого нового появилось в ней? Рядом с красавицей Ксюшей, в тайном сравнении, она смотрелась скромно, чернавкой при княгине, таяла вечерней дымкой – краски основного спектра всегда сочны в растушевке полутонов. Откровенное восхищение Андрея вызвало в Изе растерянность и туманные предположения о какой-то своей перемене. Ведь и прораб Дмитриев, на что женатый человек, глаз не сводил, хоть прячься. Когда приходилось к нему обращаться по крайней надобности, отвечал коротко и с придыханием, будто поперхнулся…

Наметанное мастерицей Женей платье волновалось в коленях и пахло горячим утюгом. Капнуть духами, и заблагоухает, как весенний букет, немного погодя будет издавать еле слышный, но удивительно стойкий аромат – очертание аромата, флер, дуновение… Первое в жизни по-настоящему нарядное платье. В нем Иза не знала себя в зеркале, а в стареньком халате чего не знать – все та же фигура, то же лицо. Глаза, необычные на первый взгляд, но в общих чертах словно теряются. Словно чего-то им недостает то ли в выражении, то ли в изменчивости неуловимого цвета.

Шмыгнув в туалет, пока никого не было, Иза приблизилась к зеркалу… И обомлела. Новорожденное платье, разумеется, шик-модерн (опять вспомнилось Ларисино определение), но глаза… глаза! Яркая речная синь выхлестнула навстречу из-под бровей. Неужели это ее, Изино?! Тысячи раз виденные подробности лица – нос с намеком на горбинку, вздернутая легким лучком верхняя губа, ямочка на подбородке тоже почудились незнакомыми. По бронзовому лоску обнаженных рук пышно спадали до бедер расчесанные ко сну косы… «Эта красивая девушка – я… Я!» – убедилась Иза и тихо запела от радости: – Только пусто на земле одной, без тебя, а ты далеко…»

Однажды Андрей сравнил ее с врубелевской царевной. Вот и у зеркальной незнакомки был такой же высокий изгиб шеи в полуобороте и тревожное, будто в ожидании неведомой опасности, лицо…

Мужская тень померещилась за спиной. Мужчина мелькнул в отражении и скрылся, оставив после себя дымку взгляда… как от пистолета, выпалившего в упор. Ощущение приятного открытия своей прелести тотчас насмешливо распалось. Парторг, не к ночи будет сказано, при всем желании не мог объявиться в женском туалете общежития, но мимолетное наваждение напомнило: лето кончается. Второе лето в звон-городе.

Глава 2 Не ходите, дети, в Африку гулять