Всегда возвращаются птицы

В электричке Андрей без умолку говорил о том, как научился вязать плоты и как вообще здорово провел лето. Минут десять шагали со станции по лесной дороге под сенью великанских берез. Пока Андрей болтал о чем-то, Иза думала, что все рожденное в хлебной московской земле растет в могучей плоти и щедром соку. А березовые перелески, кружевной каймой окружающие болотно-сумрачную зелень якутской тайги, слабы и нежны, почти прозрачны. Зимой ледяные пальцы вечной мерзлоты подбираются к верхнему слою почв. Лето жаркое, но короткое, и у березок жизнь короткая, от тепла до тепла. Дальше – как повезет…

За глухими заборами виднелись крытые черепицей крыши солидных дач, обрамленных лохматыми соснами. Наверное, кто-то из родителей Владислава был из «кормчих и рулевых», а может, оба, как у Ниночки. Андрей остановился перед железными воротами.

– Вроде здесь.

Новая двухэтажная дача выплыла из сосновых волн свежеструганным кораблем. С крыльца веранды с распростертыми объятиями шагнул к гостям Владислав:

– О-о, кто пришел!

За ним выбежал Тенгиз и небольшого росточка девушка, чем-то похожая на Ниночку, но крепче и фигуристее, в модных брючках и клетчатой мальчишечьей рубашке. Недружелюбно, показалось Изе, оглядев ее внимательными глазами из-под густо крашенных ресниц, девушка назвала себя:

– Мила.

– Иза.

– Изабелла?

– Изольда.

– Очень приятно.

Других студенток из театрального, как поняла Иза, на даче не было. «Компания» ограничивалась пятью людьми, включая гостей.

– А где ваша… э-э… такая симпатичная чувиха? – Тенгиз изобразил руками изящные пассы, очерчивая в воздухе силуэт крутобедрого кувшина.

Ксюшина занятость заметно разочаровала грузина. Масляный блеск его черносливовых глаз погасился, но через секунду лицо вновь заиграло бровями, глазами, тугими мячиками щек, засверкало улыбками разной открытости и значений.

– Прошу к нашему шалашу. – Каштановая прядь лирически упала на бледный лоб Владислава, широко распахнувшего дверь. Двигался он со снисходительной меланхолией искушенного во многих областях человека.

Веранда была стилизована под старину: некрашеное навощенное дерево, массивный буфет, резные полки с обилием мелких вещиц. Под окнами стояли лавки и огромный обеденный стол под клеенкой, увенчанный никелированным самоваром, таинственно бугрилась прикрытая газетами еда. У противоположной стены пестрел лоскутным покрывалом представительный диван. Во всей этой псевдодеревенской обстановке чувствовалась намеренная, какая-то лубочная нарочитость.

На правах хозяина Владислав вел себя бесцеремонно, совсем не как на Ниночкином дне рождения. Обнял Изу за плечи и нагнулся к уху:

– Изольда, – в его проникновенном голосе слышались интимные нотки. – От вашего имени веет скандинавским холодом, а от вас – огнем Испании…

Руки Тенгиза ни минуты не оставались в покое, то дружески пошлепывали по плечу Андрея, то бесцельно подкидывали коричневую коробку сигарет «Тройка». Жестом фокусника грузин сорвал со стола газеты:

– Алле-оп!

Обнажились «Советское шампанское», водка, вино, фрукты в вазе и гора бутербродов на плоском блюде. Сердце Изы тревожно ворохнулось. Выходит, Андрей не шутил, ребята действительно собрались «водку пьянствовать». Но он непонимающе уставился на стол:

– Мы так не договаривались.

– Ты о чем? – Владислав сделал «большие глаза». – О дринке?

С дурашливой яростью схватив бутылку шампанского за серебряную шейку, Тенгиз открутил проволочку и прорычал:

– Молилась ли, изменщица, ты на ночь?!

Пробка оглушительно хлопнула, и эффектно выстреливший фонтан залил шипящей пеной полстола. Мила разозлилась:

– Всего одна «дамская» бутылка была! Порадовал мух!

– Дамам по бокалу, а мы, мужчины, беленькой тяпнем. Под рассказ о трудовых подвигах в леспромхозе, – подмигнул Андрею Тенгиз и вытер столовую клеенку.

– Будни сплавщиков – работа, не романтика.

– Ну хоть игристого-то дернете с нами?

Иза растерянно сжала локоть Андрея.

Детдомовские девчонки, случалось, удирали с городскими друзьями на маевки и возвращались навеселе. Потом беглянок песочили на линейках, если кто-нибудь докладывал директрисе. Однажды Полина Удверина устроила безобразный пьяный дебош в соседней комнате. Драчку удалось замять, но о попойке узнали в школе, и Полина чуть в очередной раз не вылетела из комсомола.

– Ладно, – мрачно обронил Андрей, – по бокалу.

– Ой, только не надо корчить из себя пай-мальчика, – скривила губки Мила. – Никто не собирается напиваться, это же чисто символически. Нам со Славиком сегодня есть что отметить, – и звонко провозгласила: – За нашу студенческую молодость!

Что-то угрожающее померещилось Изе в притворно флегматичном лице Владислава, когда он подал ей бокал. Чувствуя раздраженное напряжение Андрея, несвойственное ему, она блуждала застывшей улыбкой по лицам и мысленно уносилась к станции по березовой дороге.

– Доблестные труженики леспромхоза не расположены к разговорам, – с ироничной скорбью вздохнул Владислав. – Может, вы, Иза, что-нибудь нам расскажете?

– О чем?

– Откуда ты, пг’елестное дитя? – пропел Тенгиз, грассируя.

– Из Якутии.

– Из Якутии?! – переспросил Владислав.