Всего лишь полностью раздавлен

Джульетт сыграла пьесы одну за другой. Я не эксперт по кларнету, но она явно была хороша. Я не вру. Несколько раз она оступилась на первом произведении, но, в принципе, играла безупречно. Либо та пьеса была действительно сложной, либо она нервничала. И я сомневался, смогу ли ей помочь, потому что, если честно, все пьесы звучали практически одинаково.

Я задумался о том, каков был бы исполненный на кларнете кавер «Найтвиш» (наверняка эпично), когда она приступила к последней пьесе. И наконец, что-то зазвучало по-другому. Что-то заставило меня размышлять о слезах, пустоте и смерти. И это было чудовищно. Я полпьесы таращился в стену, думая о тете Линде и о том, какими впалыми выглядят ее щеки и что случится, если она не справится. Потом переключился на друзей в Сан-Хосе. Разумеется, они почти по мне не скучают и у них будет куча воспоминаний, частью которых я никогда не буду. Все, что мне внезапно захотелось, – это пойти домой, забраться в постель и проспать до тех пор, пока ситуация не изменится в лучшую сторону.

Как только Джульетт остановилась, я сказал:

– Сыграй эту.

Полагаю, мои слова прозвучали странно, но от последней пьесы хоть я и чувствовал себя ужасно, но все же чувствовал. А в этом и кроется весь смысл музыки, разве нет?

– Правда? Почему именно ее? – удивилась Джульетт, но выглядела она довольной.

Я сказал ей то, что она хотела услышать.

– Ты играла с душой.

– Ага. Но она не особо сложная, как вторая.

– Неважно. Сыграть ноту может любой. А талант – это то, что ты делаешь с нотами. Согласна?

Джульетт положила кларнет на колени и покраснела.

– Ты считаешь меня талантливой?

– Нет. Ты – отстой. Я просто был вежливым.

Она засмеялась, а затем посмотрела на меня с полуулыбкой.

– Я так рада, что встретила тебя, Олли-оп. Знаешь, с другими ты не такой смешной. Не замечал?

Но это было из-за того, что каждое предложение, которое я произносил при Ларе, смахивало на нажатие на курок в чертовой русской рулетке и вставляло палки в колеса всем попыткам пошутить.

– В компаниях мне не очень комфортно, – ответил я. – Я не умею общаться.

– А вот и нет, – заявила девушка, которая настаивала, что я нравлюсь Ларе. Внушало много доверия. – Но ты должен постараться больше расслабляться. Не бойся говорить в нашем присутствии, ладно? Мы очень любим, когда ты с нами.

Любим. Сильно сказано. Я сразу же взбодрился и повернулся к пианино. С инструментом говорить было легче, даже с таким, на котором я мог играть только базовые вещи.

– Возможно, если бы мы обедали здесь, я бы сумел по-настоящему расслабиться, – произнес я и кинул взгляд на Джульетт.

Она возилась с футляром для кларнета.

– О боже, конечно! Есть что-то такое в музыке, правда? От нее становится намного легче и все кажется лучше.

Я сыграл аккорд С и кивнул.

– Мои дружеские отношения в родном городе основывались на музыке. Мы слушали похожие вещи, вместе репетировали… Здесь музыка вроде не так популярна.

– Думаю, это зависит от того, с какими компаниями ты общаешься. Но ты прав. Ты первый человек, с которым я смогла поговорить об игре на кларнете.

– Какая честь для меня. – Я ухмыльнулся.

– Мои родители не воспринимают мое увлечение всерьез. Видимо, я все унаследовала от дедушки. Поколение было пропущено.

– Похоже, это их потеря.

– Скорее моя. Хотя они не настолько скептичны. Они платили за частные уроки. Но в качестве хобби, а не карьеры.

– И что они думают по поводу прослушивания?

– Ничего. Не думают. Они не знают.

Я ахнул.

– А ты бунтарка!

– Попросить прощения легче, чем получить разрешение, Олли-оп. Надо делать то, что нужно.

– Можешь цитировать сколько угодно клишированных фраз, но я все равно впечатлен.

Я не представлял, что смог бы за спиной родителей провернуть нечто такое же крупное. Самое бунтарское, что я делал, – тайно сбежал из дома, чтобы увидеться у озера с Уиллом в его последнюю ночь, и я мог винить в этом иррациональные гормоны.

Я был накачан ими под завязку. Как Ромео и Джульетта, только чуточку менее глупо.

Я взял телефон, пока Джульетт собирала ноты, и лишь тогда заметил, что мне пришло сообщение. Сигнал потонул в звуке кларнета. Я разблокировал мобильник, ожидая, что Райан или Хейли решили по какой-то странной телепатической связи написать мне, что соскучились или типа того.

Но все оказалось намного более странно.

Это был Уилл. Я узнал последние несколько цифр.

Понедельник, 12:18

Мы можем поговорить?

Блин.

Блин, блин, блин, блин, боже мой, блин, черт. Я совсем не готов, о господи.

Но моим первым инстинктивным желанием было ответить ему, умоляя встретиться со мной в ту же секунду.

Следующим желанием было удалить послание, чтобы у меня не возникало соблазна ответить. Я даже почти сделал это, но затем струсил. Настолько сильным я не был. Увы и ах – и все такое.