Я наполовину ожидал, что дети начнут задавать мне вопросы о загробной жизни: там ли сейчас их мама, скелет ли она теперь и так далее. Но вот что странно. Они подозрительно молчали. Прям слишком подозрительно. Криста, которая никогда не замолкала, просто таращилась в телевизор. Или, точнее,
Дилан, сидящий в своем кресле-мешке с изображениями паровозика Томаса, держал бутылочку, но не пил из нее. Я озадаченно выпрямился. С каких пор он перестал пользоваться стаканами и кружками?
– Эй, Дил. Я давно не видел бутылку.
– Это
– Да, помню.
–
– Да, я в курсе.
– Я тебе не дам.
– О’кей. Она мне не нужна.
–
Ну вот.
– Дилан, да, я понимаю. Я не…
– НЕ БЕРИ ЕЕ!
– Я
– ЭТО НЕ ТВОЯ БУТЫЛКА, ОЛЛИ! НЕ ТВОЯ, НЕ ТВО… – Он, не договорив, начал вовсю выть, вызывая демона из глубин логова Аида.
Я вскочил на ноги и направился к нему, чтобы попытаться успокоить.
– Эй, Дил, все нормально.
Он набросился на меня с бутылкой.
– НЕТ! НЕТ!
– Я не…
Он бросил бутылочку в меня, и она ударила меня прямо в лоб. Я чуть не потерял чертово сознание.
В ответ он зарычал с фиолетовым от ярости лицом. Я протянул ему бутылочку, и он выбил ее из моей руки, а затем принялся пинать воздух, изо всех сил крича.
Криста продолжала смотреть фильм, словно ничего не происходило.
Я беспомощно встал, а порог комнаты переступил дядя Рой. Я хотело было все объяснить, но он даже не выглядел удивленным.
– Эй, сынок, – сказал он, взяв на руки пинающегося и орущего Дилана. – Пора спать.
– НЕТНЕТНЕТНЕТ…
– Да. Пожелай спокойной ночи Олли и Кристе.
– …ЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ…
– Спокойной ночи, Олли. Спокойной ночи, Криста.
Крики Дилана затихли, когда его бесцеремонно вынесли из комнаты.
– Хорошо, – пробормотала Криста, не поднимая взгляд. – У меня уже уши заболели.
Я сел на диван, тоже слыша звон в ушах.
– Похоже, он скучает по маме.
– Да.
– Как у тебя дела? Ты в порядке?
Теперь она подняла взгляд. По ее лицу было понятно, что я ее разозлил. Она наклонила голову.
– Олли, я не слышу телевизор.
– Ой. Прости.
Поэтому мы стали смотреть молча. Нам неплохо это удавалось, пока не началась та часть, где герой поет душераздирающую песню бабушке про воспоминания о людях, которые скончались. И я потерял самоконтроль.
Но мне хотя бы хватило благоразумия извиниться и выскочить из комнаты, поэтому самоконтроль я потерял в прихожей. Я прижался к стене и осел на пол, плача как можно тише. Я не хотел находиться в этом доме, зная, что тети Линды больше никогда в нем не будет.
Это же
Все было неправильно.
Кто-то сел рядом со мной. Мама. Я даже не услышал, как она вошла.
– Привет, мой роскошный мужчина, – сказала она. – Дела не очень хорошо?
Я шмыгнул носом и пожал плечами, не смотря ей в глаза.
– Тяжело здесь быть? – спросила она.
Я кивнул, и у меня затрясся подбородок, пока я пытался сдержать всхлипывания.
– Станет легче. Вот в чем вся прелесть вселенной. Она заставляет пройти тебя через испытания, но никогда не дает тебе того, с чем ты не сможешь справиться. Поэтому мы и растем.
Я откинул голову и повернулся, чтобы встретиться с ней взглядом.
– Мам. Это произошло не для того, чтобы преподать нам урок и помочь душевно вырасти.
Она помрачнела.
– Олли, я совсем другое имела в виду. Ты ведь знаешь, да?
– В этом нет никакой прелести. Все уродливо и бессмысленно. Понимаешь, мам? Никакого смысла не было. Она мертва, и тут нет вообще ничего справедливого. У нее была одна жизнь, и она закончилась. Это конец для нее и для нас тоже. Из-за того, что она умерла,
Она уставилась на меня, и у меня скрутило желудок.
– Ты считаешь, что я
Весь мой гнев внезапно испарился, и я приник к стене.
– Мам…
Она хотела было что-то сказать, но покачала головой, расстроенно фыркнула, поднялась и пошла прочь.