Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают

— Не будем больше говорить об этом, — проворчал он и, борясь с желанием узнать больше, прибавил: — Да, ты права. Мне это не может повредить… Ты свободна… Меня это не касается… Только… — Он перестал качаться. — Когда-нибудь это меня погубит. Я не допущу этого!..

— Тише, — остановила его Леонтина, — не надо так громко говорить!

— Ты меня выдашь, — сказал он серьезно. И, положив на стол свои огромные ручищи, принял такой угрожающий вид, что Леонтина совсем растерялась.

— Но, — прошептала она, — моя мысль…

— Это так же верно, как то, что я здесь! Понимаешь?! Клянусь тебе в этом!

Стоявшие между ними бутылки и стаканы отражали слабый свет. Леонтина и Лампьё упорно глядели на их светящиеся грани, чтобы не прочесть друг у друга на лицах волновавшие их чувства. Леонтине было страшно, Лампьё ее пугал. И все же, несмотря на все усилия, она никак не могла отделаться от мысли, что именно он убил старуху — высказанные им намеки убедительно подтверждали ее подозрения.

Не оставалось никакого сомнения в том, что Лампьё совершил преступление, в котором старался оправдаться. Все уличало его: его двусмысленное поведение, его бегающий взгляд, его гневные вспышки. И почему он постоянно окольным путем старался выпытать, что думает Леонтина об этой трагической истории? Почему его так тревожило все, относящееся к этому убийству? Будь он невиновен, все это нисколько не интересовало бы его. Его совесть была бы спокойна, тогда как…

Лампьё прервал молчание.

— О чем ты думаешь? — спросил он, не отрывая взгляда от какой-то точки, в которую сосредоточенно всматривался. — Все о том же?

— Да, — призналась она.

Он тяжело облокотился о стол и, проведя обеими руками по клеенке, пробормотал:

— Объясни!

Леонтина встала. Страх мешал ей говорить. Она дрожала так, что жалко было смотреть на нее.

— Ну ладно! — сказал Лампьё. — Уйдем отсюда, если хочешь. К тому же мне пора приниматься за работу… Погоди!

Он осушил свой стакан, встал, вытер рот своей тяжелой рукой и подал гарсону монету в 20 су.

— Ну что же ты? — окликнул он ее, когда они очутились на улице. — Леонтина!

Она ответила таким слабым, неслышным вздохом, что он повторил:

— Леонтина! — прежде чем увидел ее у серого фасада здания; где она поджидала его. Потом они пошли рядом по улице, оба подавленные тягостным смущением, мешавшим им говорить.

— Не беги так! — приказал Лампьё.

Леонтина взмолилась:

— Скажите! Ведь вы не будете больше меня мучить?! Не будете снова расспрашивать?! Я вас боюсь. Не знаю почему, но боюсь!.. За что вы на меня сердитесь?..

— Я хочу знать!

Леонтина инстинктивно закрыла лицо рукой.

— Ну, без ломанья! — проворчал Лампьё. — Опусти руку и отвечай! Ты думаешь, что я… Не правда ли?

— Я не думаю…

— Я говорю о старухе, — закончил он голосом, лишенным всякого выражения.

Леонтина пошатнулась.

— Не бойся, — сказал Лампьё, поддерживая ее.

Она жестом попросила оставить ее и, прислонясь к стене, озиралась блуждающим взором. Лампьё подошел к ней. Она стала дышать так глубоко, точно ей не хватало воздуха.

Лампьё встряхнул ее.

— Я буду кричать, — предупредила она, все еще задыхаясь, — я буду… я буду кричать… не трогайте меня… не…

— Это — как я захочу! — объявил он. — Но я не хочу. Слышишь: не хочу!.. Ты боишься — тем лучше! Наплевать! Если бы ты меня хорошенько знала, ты бы поняла, до чего мне наплевать! Мне решительно все равно!.. И главное — не кричи. Видишь!.. — Он протянул к ней руки. — Ни звука, советую тебе, потому что иначе…

Он стоял перед ней выпрямившись, в угрожающей позе.

Леонтина почувствовала, что теряет сознание.

VIII

Когда Леонтина пришла в себя, пустынная улица, на которой она находилась, не напомнила ей ничего, и только после долгих усилий она смогла объяснить себе, как попала в это место.

Дождь сыпал. Леонтина сжала голову руками, потом ощупью отыскала на земле свою сумку и вытерла ее о пальто, так как та была мокрая. Она заметила, что ее одежда тоже промокла, и встала. Но она не могла управлять своими ногами: они подкашивались, они ее не слушались. Это произвело на нее странное впечатление, и ей пришлось на секунду опереться о стену. Этот жест смутно напомнил ей, как она и раньше таким же образом оперлась об эту стену и удержалась на ногах. Леонтина собралась с мыслями. Она узнала улицу — и задрожала всем телом, так, что зубы у нее застучали.

— Боже мой! Боже мой! — простонала она.

Ей показалось, что Лампьё не ушел и, стоя тут же, в тени, замышляет какое-то темное и дурное дело. Она искала его глазами. Оглянувшись вокруг себя и не увидев его, она попыталась взять себя в руки… Нет, Лампьё не было здесь. Леонтина посмотрела внимательнее. Нагнулась. Улица, погруженная в полумрак, ничего ей не открыла. Казалось, странное спокойствие, точно сон, окутало ее.

— Где вы? — позвала Леонтина.