Всей нечисти Нечисть

– А живая вода на что?! – разозлился Иван. – Спали, ели, умничали тут… А там беда идет… Новый Царь и Царица со страховитыми зверушками… Я-то поначалу не понял, отчего жизнь у меня не заладилась… Ты, Валимир, сам посуди, один разве бедствуешь? Мы все под Царем ходим, а ты о себе, да о себе…

– Ну, – согласился с ним Малек, – тут-то мы у пещеры близко, можем и понять, как это железо снашивают, а когда уйдем, что делать-то будем? Я же сидел в нем на холоде, и ничего, с ногами пока. Может, посох и ботинки на каравае завязаны? Маня железо не снимала, даже спала в нем. И тоже зима была.

День прошел в страшном мучении. И не один – четыре! Не то от глупости, не то просто ума не стало. Виткас выбрал трассу для спуска. На первый раз пологий уклон, чтобы новички могли освоить развороты, торможение и научились держать равновесие. Склон тянулся чуть ли не до подножия следующей горы, как будто специально кто приготовил, обильные снегопады за последнюю неделю заровняли все неровности и трещины в леднике.

На лыжах скрестил две лыжины и развернулся, а на одной доске как?!

Первым отрядили Ивана, как самого старшего, следующий Валимир, за ним Сеня, а спустя какое-то время опытные Малек и Виткас. Пока скорость была небольшая, никому и в голову не пришло, что может случится такое, что человек не сумеет затормозить. Посмеялись, когда Иван самостоятельно скатился чуть ли не на пару километров вниз, обнаружив любовь к доске, которая считалась молодежным увлечением.

Валимир и Сеня решили от Ивана не отставать. В общем-то на лыжах умели съехать с горы все, никто на скорость внимания не обратил, чем быстрее, тем лучше. Но когда Иван уселся на скейтборд, как на санки, перелетел через два крутых трамплина, свалился со скалы и помчался дальше, сообразили, что ноги Ивана застряли в креплениях, и он не может остановится.

Рванули за ним догнать его, который уже скатился километра на четыре. Поначалу даже нравилось. Каждый старался, как мог, показать себя. И вроде времени немного прошло, может, час, два… Как на машине с ветерком, едешь и едешь. И только когда на подъеме замедлилась скорость Иван упал, кубарем прокатился по снегу, оглянулись.

А вершина вот она – километров сорок до нее, а то и больше. И не видно. На ногах железные башмаки, каравай железный к животу прилип, посох в руке – и ни живой воды с собой, ни огня…

Ужас был таким, что минут пятнадцать никто не мог вымолвить ни слова.

– Вы что, дураки? С ума сошли? Кому мы тут будем кричать ау? – закричал Виткас, с перекошенным от ярости лицом. – Я же вас останавливал!

– Так это, – я за вами… – промямлил Сеня.

– И я за вами, – побледнел Валимир.

– А я это, сначала хотел по инструкции, а потом понял, не могу остановится, – ужаснулся Иван.

Малек промолчал. И так было понятно – за кем.

– Так это… что теперь-то… обратно надо… – промямлил Иван, с тоской посмотрев вверх.

Побрели обратно. В низине было много теплее, чем наверху. Снег оказался влажным, как после дождя. Провались по грудь. Через час идти уже никто не мог, ноги стали отмороженными, примороженными к железу. Никто даже не рискнул стянуть с себя железо, чтобы не снять вместе с ногой. По совету того же дяди Вани, который первым догадался, что лучше так дойти до пещеры и войти с железом в воду, чтобы снять после лечения. Спали, вырывая укрытие в снегу железными посохами, прижимаясь друг к другу и грызли железный каравай.

Железный хлебушек стал помягче. Правда, последних зубов ни у кого не осталось. Никто не говорил, о чем он думает. Молились. И чтобы дойти, и чтобы оборотня не встретить, и чтобы снять железо, а там снова ноги, и чтобы пещера не оказалась сном.

Хуже стало, когда вдруг выросли скалы, которые не заметили, когда спускались, перелетев через них. И ни ступеней, ни снаряжения. Подъемы выдалбливали посохами. И когда на четвертый день поняли, что до вершины осталось километра четыре, обрели второе дыхание. Последний километр ползли по-пластунски, избегая ступать на ноги.

И как только оказались в пещере, каждый схватил по неугасимой ветке, чтобы хоть как-то согреться, и сразу бросился в воду…

Примерно через час своды пещеры сотряс единодушный хохот.

Поняли: от железа не умрешь, но пропитаешься. Боль ушла, мокрые лица то ли от воды, то ли от слез радости и облегчения, наверное, светились гордостью. Было удивительно, как они выжили. И как-то не договариваясь, забрались на плиту и снова помолчали, разглядывая свои заживающие ступни и руки, наконец, снимая железные ботинки, облизывая небо и десны с маленькими острыми выступами. И никак не могли насладится безмятежностью такой родной пещеры, в сиянии серебристого свечения неугасимого огня, который струился в сердцевине ветвей. Пламя огня грело и лечило не хуже живой воды, и так приятно было смотреть на него, чувствуя тепло, о котором мечтали все время, пока поднимались в гору.

Все пятеро понимали, что уже никогда не выпустят ветвь из руки, чтобы не случилось, и живую воду будут таскать с собой и беречь, как зеницу ока.

– И ведь не скажешь, что не поумнели, – наконец, в глубокой задумчивости произнес Иван.