Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6

— Убийство, не оставляющее следов. Никаких продуктов распада ядов в организме и уж тем более телесных повреждений. Инсульт и всё. В его возрасте это обычное дело.

— У вас и получилось, и не получилось одновременно. Я правильно понял?..

Он стоит вполоборота. Заходящее солнце очерчивает его фигуру сиянием. Лицо, погруженное в тень. Эмоции разглядеть невозможно, но молчание недвусмысленно. Клокочет ярость и бессилие. Я различаю рокот двигателей — оранжевое солнце заслоняет очередной цеппелин.

— Всё пошло не так. Он не умер, но если бы только это… Оно срослось с ним, то что должно было убить… Видел бы ты его. Сейчас. И ты увидишь очень скоро. Возможно, даже завтра. Он выйдет из тени, Андрэй. Как ты думаешь, почему разговоры об идеальном государстве давно заменили мечты о коммунизме?

Идеальное государство, когда каждая человеческая единица — часть единого организма. Когда невозможна крамольная мысль о государстве, вожде и цели. Инакомыслие, как абсолютное зло. Болезнь. Помеха идеи во имя идеи, смысла во имя смысла, цели во имя цели. Представьте себе, что люди мыслят в едином, синхронном порыве. Маршируют в ногу, впитывают новое искусство, строят новые города, поют дифирамбы обществу справедливости и вождю его основавшему. Преступлений нет, печали нет, боли нет, ибо люди разучились совершать преступления, печалиться и испытывать боль. Они умеют только славить, радоваться и возводить. И не умеют — физически не в состоянии — мыслить по-иному, бунтовать и идти против течения. Человеческий муравейник…

— Похоже, цель близка, — произносит он, потирая подбородок, — Ближе чем, кажется. Всё начнётся с Ленинграда. Там уже происходит кое-что, и он предвидел, что это случиться. Он планировал…

В акваторию Невы вошёл линкор «Иосиф Сталин».

Что такое в десять лет увидеть стальное чудовище, ощетинившееся множеством орудийных башен размером с дом, и с многоуровневой, двухтрубной надстройкой величиной с небольшой город?.. Чувство всеохватного, распирающего, щекочущего в груди счастья!

Гигантское плавучее сооружение встало напротив Стрелки Васильевского острова, в самой широкой части реки, демонстрируя гордое своё название и выпуклый барельеф вождя под ним. В корме корабль нёс диковину того времени — три военных многовинтовых геликоптёра. Серые, хромированные, хищные, напоминающие богомолов механизмы. Чем-то они отдалённо походили на некоторых представителей Ми-го…

То был следующий день после обвала. Юго-западный район Ленинграда подлежал эвакуации, линия которой проходила точно по левой стороне Московского проспекта и не затрагивала наш дом, но нас всё равно выселили в пансионат «Заря» на Крестовском острове. Отца немедленно вызвали на аэродром.

Назревало неизбежное.

Прогуливаясь по набережной, я слышал рокочущий, подземный гул, будто под землёй ворочалось что-то огромное, беспорядочное. Поговаривали о расширяющейся к центру города трещине. Шраме, ползущем к заливу и, наверное, это было правдой. Отдалённый треск, серая завеса пыли в районе завода никак не желала оседать и только росла, загустевая в чернильное, косматое пятно. Кажется здания, а то и целые кварталы уходили под землю. В небе барражировали звенья истребителей и штурмовиков, среди них, может быть, был и мой отец.

Навстречу промаршировал целый отряд солдат, чеканя шаг. Проехало звено мотоциклистов, а за ним проследовала бронемашина — ребристое нечто с кубиками противодинамической защиты по бортам. Мне оставалось лишь с открытым ртом изумлённо провожать чудеса техники. Одно за другим…

А потом линкор стал медленно поворачивать носовую башню. Шум дизельного двигателя вращающего зубчатый привод огромной башни наполнял меня неистовым, оргастическим весельем. Я готов был нырнуть в черные, маслянисто поблескивающие, мазутные воды Невы и преодолеть вплавь один километр, отделявший меня от серо-белой махины. Но пришлось, опираясь грудью о гранитную плиту, наравне со всеми довольствоваться созерцанием завораживающего процесса со стороны.

Орудия установились на юго-запад и замерли. До меня дошло неминуемое. В их прицеле место, где клубиться дым.

_________

Иногда я, — если «я» ещё имеет значение в моём случае, — размышляю, как нас использовали.

В моём распавшемся, раздувшемся, желеобразном бытии мелькают личности и исполнители, солдаты и вожди, дети и их родители.

Иногда я вижу сны о тех днях. В ту минуту, когда тот «я», первоначальный (я надеюсь), восхищался чудесами техники, вошедшей в город, на другом его краю уже готовилась операция.

Где-то в моей аморфной оболочке присутствует сознание наивного солдатика откуда-то со Смоленщины, превращённой в один большой картофельный колхоз.