Вселенная Хаяо Миядзаки. Картины великого аниматора в деталях

Бесспорно, радостно наблюдать за успехами таких талантливых режиссеров, как Мамору Хосода и Макото Синкай. Однако не стал ли причиной удачи шлейф преемничества, который тянется за фигурами этих двух мастеров? Уже долгое время пресса, специализирующаяся на кино, постоянно повторяет это сравнение с Миядзаки, которое изо всех сил пытаются преподнести убедительно. Сколько раз мы читали в статьях и в критике такие фразы: «Этот режиссер – новый Хичкок» или «Он – достойный последователь Стивена Спилберга». Историю сравнений талантливых режиссеров можно проиллюстрировать примерами М. Найт Шьямалана («Шестое чувство») и Джеффа Николса («Специальный полуночный выпуск»). Несомненно, основания для таких сравнений есть, но в целом это далекие фигуры. Кинокритики и журналисты без зазора вклиниваются в их творческий путь, пытаясь исказить и приравнять их художественную чувствительность и самобытность.

Бесспорно, сравнение со знаковым именем в кинематографе льстит, но кино как седьмое искусство также создает разные перспективы и потенциал, в котором могут выразить себя таланты. Все это столь же верно и для сферы анимации. Хаяо Миядзаки – мастер, несравненный художник, которому нет равных. Его работы, несмотря на их универсальность, слишком индивидуальные, чтобы их можно было воспроизвести и подражать им (если только поверхностно). Не следует ли в таком случае поступить наоборот – восторгаться множеством разных эстетических видений? Немыслимо просить Мамору Осии («Призрак в доспехах» или Маасаки Юасу, «Игра разума») сделать «как Миядзаки» – это абсолютно бессмысленно, за этим не следует творческих открытий.

Надо радоваться самобытному в работах Миядзаки и в целом в японской анимации. Если она чем-то ему и обязана, так это теми многочисленными возможностями, которые она открывает. Надеяться найти последователя Миядзаки – значит не признавать уникальность художника. Давайте смиримся с тем, что у него не будет последователей и никто не сможет заменить его, но найдутся те, кто сможет наследовать его вклад в развитие японской анимации.

Влияние, разделение и присвоение

Так же, как Джефф Николс не является новым Стивеном Спилбергом, Стивен Спилберг – это не новый Дэвид Лин («Лоуренс Аравийский»). Однако это вовсе не означает, что между режиссерами не существует очевидного тематического и стилистического сходства. По сути, прежде чем стремиться найти последователей великого кинематографиста, было бы интересно «измерить размах» его эстетического влияния на культурную сферу кинематографа и анимации. В этом отношении может быть еще слишком рано осмыслять со стороны влияние, которое оказал Миядзаки, особенно на Западе, где успех к нему пришел довольно поздно. Однако несколько говорящих примеров привести можно. В «Фантазии 2000» (вышедшей в 1999 г.) под музыку Стравинского показываются поэтические образы, очевидным образом вдохновленные искусством Миядзаки, – это подтверждают аниматоры бонусных роликов на DVD с фильмом.

Вспомним анимационный сериал «Аватар: Легенда об Аанге» и «Легенду о Корре» Майкла Данте ДиМаритино и Брайана Кониецко. События происходят в фантастическом мире, в котором есть два пласта – мир физический и мир духовный. Здесь тоже обнаруживается влияние работ Миядзаки, особенно в отношении визуального облика некоторых духов, и авторы сами подтверждают это сходство.

Наконец, более близкий нам французский режиссер и киноман Кристоф Ган («Братство волка», «Сайлент Хилл»), который был страстно увлечен поп-культурой и был тонким знатоком японского искусства, выказал свое почтение мастеру в фильме «Красавица и чудовище» (2014). Визуальная составляющая садов замка, где природа вступает в свои права на руинах и окаменелых гигантах, напоминает «Небесный замок Лапута». Сам Кристофер Ган в документальном фильме о съемках отмечает, что изначально он хотел отдать дань уважения «Принцессе Мононоке», сделав лесное божество оленем. Но он отказался от этой идеи после просмотра «Белоснежки и охотника» Руперта Сандерса, который в одной из ключевых сцен приводит героиню в Святую глушь, где та встречает огромного белого оленя. Этот эпизод очевидным образом напоминает фильм Миядзаки[100].

Работы японского кинематографиста стали значимой частью культурного ландшафта, не только обогатив его, но и наполняя всех, кто с ними соприкасается. Хаяо Миядзаки передает не только навык – он пробуждает страсть и призвание. Нет сомнений в том, что многие творцы в своих работах продолжат оказывать ему знаки уважения и очаровываться его мастерством. Они учатся у этого художника, не будучи равными ему, чтобы расширить границы анимации и достичь той же универсальности. Мультипликация Миядзаки переживет его самого. Его чувственность, художественный почерк, темы и образы навсегда изменили воображение зрителя.

Заключение