Вселенные: ступени бесконечностей

Непонимание истинной природы процесса перехода личности в ходе склеек из одной идентичной реальности в другую приводило к немалому числу этических и моральных проблем, которые далеко не всегда удавалось разрешить. Так, ошибочная, в принципе, теория просветов Саваранского стала, по мнению некоторых интерпретаторов его творчества, косвенной причиной смерти ученого. Аналогичной трагедией закончися многократно описанный в научной литературе «казус Манцева».[71] Доктор Олег Ларионов работал по системе, описанной пятью годами раньше Чебровым, — пытался лечить пациентов перемещением их в РОР, где они были здоровы. Это было чисто эмпирическое действие, не подкрепленное ни математическим, ни даже физико-психологическим аппаратом, к тому времени (2038 год) частично уже известным. Доктор Ларионов был сугубым практиком (деятелем), полагавшимся на свои личные способности — то есть, на возможности своего мультверсального сознания. Конечно, он был не чужд и теоретизирования, которое скорее мешало ему в практической деятельности, нежели помогало. Поразительно в этой истории то, что доктор Ларионов был приверженцем далеко еще не общепринятой в то время идеи о бесконечно большом числе альтерверсов в многомирии эвереттовского типа (о многомирии многомирий он не имел никакого представления), и это обстоятельство сильнейшим образом повлияло на решение, приведшее его к гибели, как ранее аналогичные рассуждения, вероятно, привели к гибели Савранского. В «Белой шторе» содержится поразительный диалог Ларионова с его другом Игорем Манцевым, ставшим косвенной причиной принятого Ларионовым решения. Разумеется, в рамках инфинитного анализа решение могло быть и качественно иным, не приводящим к трагедии — в наше время любой обученный врач, знакомый с методами современной эвереттической медицины, рассчитал бы нужное направление «лечения», избрал бы способ изменения вероятностной функции и сумел бы спасти Ирину, как, собственно, и происходит каждый день в любой из трехсот двадцати семи клиник на планете.

«Я ничего не мог. Я всегда был теоретиком, мог вычислить склейку любой… ну, не любой, конечно, но достаточно высокой сложности, мог просчитать до двенадцати ветвей реальности, это много, а для аналитического решения почти невероятно — но на самом деле я не мог ничего. Ира заболела неожиданно и ушла быстро. Сколько это продолжалось? В марте врачи поставили диагноз, а в июле Иры не стало…

…— Ты помнишь Геннадия Бортмана? — спросил я, и Олег, наконец, обернулся. Я думал, что его взгляд… Нет. Он смотрел спокойно, будто врач на больного, пришедшего с жалобой на легкую простуду.

— Помню, — сказал Олег. — Конечно. Жаль его, да…

— Он так и остался на ветви, что ты ему напророчил. Мог ли он?..

От ответа зависело многое. Я не хотел думать: моя жизнь. Но, может, Ира…

— Дима, — сказал Олег и начал тереть друг о друга пальцы обеих рук — старый жест, так он оттирал следы мела после длинного доклада, когда весь пол под доской был усыпан меловой крошкой. — Дима, он мог выбрать любую ветвь в своих реальностях. За те месяцы, что прошли до… Он сотни раз принимал решения, ты же понимаешь, и сотни раз реальность ветвилась… но в нашей…

— В нашей, — прервал его я, — могло случиться только то, что предсказал ты, потому что твой выбор стоял над его выбором, и созданная тобой ветвь была крепче, прочнее и…

— Да, — кивнул Олег, — моя ветвь имела в миллионы раз большую вероятность, чем…

— Иными словами, — я хотел полной ясности, слишком важно было для меня то, зачем я искал Олега почти год, мучительный год, когда я жил только воспоминаниями, — иными словами, на миллион выбранных тобой вариантов приходится один, выбранный кем-то другим.

— Может, не миллион, — Олег продолжал тереть пальцы, и этот жест почему-то раздражал меня настолько, что хотелось дать ему по рукам. — Может, десять миллионов. Или сто миллиардов. Нет статистики.

— Статистику ты набрал за эти годы, — сказал я уверенно. — Ты ведь в пророки пошел, чтобы набрать статистику, и не говори мне, что это не так! Не говори мне, ради Бога, что вдруг разочаровался в науке и пошел в народ только для того, чтобы помогать людям.

— Я им действительно помогаю…

— Некоторым! Олег, я тут околачиваюсь вторую неделю, слушаю рассказы тех, кто стоит у тебя в очереди… полгода некоторые стоят, между прочим… каждый день приходят, ждут и уходят, и приходят опять, а потом кто-нибудь из твоих секретарей подходит к человеку и говорит: „Он вас не примет, извините“, и возражения бесполезны. А некоторых ты принимаешь сразу и помогаешь только им, тобой отобранным, предсказываешь радости в творчестве, успехи в делах, счастье в личной жизни…

— Я хоть раз ошибся? — мягко спросил Олег.

— Нет! У тебя стопроцентная статистика! Это значит, что ты выбираешь нужную тебе ветвь многомирия с надежностью не менее десяти сигма…

— Восьми, — поправил он меня. — Пока статистика накоплена только для восьми сигма, и мне нужно еще года три, чтобы…

— Плевать, — сказал я. — Я искал тебя, чтобы…