Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)

Я бегло обыскал трупы и понял, что ничего, кроме обойм снять с них мне не удастся. Это были низкорослые карлики с какой-то неизвестной мне планеты (да мало ли этих планет и разновидностей живых существ на них), с серой, пошедшей чешуйками кожей. Маркировка на шприцах говорила сразу — другой метаболизм. Я для проверки вскрыл питательный брикет, там ровными рядами лежали какие-то розовые червяки.

Распихав обоймы по карманам разгрузки, я долго и тщательно возвращался обратно, отказавшись от первоначального плана наломать веток, чтобы соорудить там, на высоте убежище. Я руководствовался исключительно маскировкой, потому больше ничего не тронул и как раз к сумеркам залез на дерево.

Где-то ожесточенно стреляли, кто-то кричал, выл, скребся. Темнота сгущалась, а я сидел наверху, облокотившись о вертикальный ствол, и раздумывал главным образом о том, насколько на самом деле безопасно наше убежище. Лежавший на боку Тверской так в себя и не приходил и, когда ночь набрала свои обороты, я не удержался и вколол ему вторую дозу.

Оставалось лишь ругать себя за все то ребячество, которому придавался все это время. Месть местью, но надо было изучить Мэй вдоль и поперек для собственных, так сказать, гарантий.

Вот теперь я сижу тут, держа на коленях автомат, и не знаю, есть ли крупные хищники, охотящиеся на высоте; есть ли тут змеи или что-то похожее на них; на каких деревьях живут те страшноватого вида многоножки и чего еще мне ждать.

Я сидел на дереве, напряженно слушая, как кто-то рвет на части мертвых ящериц, жадно чавкая, поглощает нежданную добычу, и совсем не был уверен, что к утру мы будем еще живы.

Глава 8. Тяжелые дни

Планета Мэй. День второй.

К утру я проклял все, хотя и был жив. Никто мне не пытался выкурить с дерева, лишь отвратительные, жужжащие насекомые, норовящие тяпнуть за любой открытый участок кожи, сводили с ума. По началу я отмахивался, потом в порыве отчаяния разгрузил рюкзак и надел его на голову. Только не смейтесь, но это было невозможно! Твари жужжали и жалили, заставляя дергаться и злиться. Кто знает, какую заразу переносят здешние кровососущие…

Ночью воздух моментально остыл, тело в узкой развилке затекало, наливаясь тяжелой одервенелостью, но шевелиться было страшно еще и потому, что я боялся в темноте уронить Тверского вниз. Привязать его было нечем, а в себя полковник так и не приходил.

В отдалении то и дело вспыхивала стрельба и, хотя протонные автоматы стреляют негромко, даже далекие хлопки вырывали меня из неспокойной тяжелой дремы, накрывая волной противного, липкого испуга. К тому же, кто-то до самого рассвета чавкал под деревом, так что попытки немного подремать я вскоре бросил, променяв их на бессмысленное вглядывание в плотный мрак. Ночь на Мэй была совершенно безлунная, какая-то студеная, словно бы специально выматывающая. Ближе к середине ночи я неловким движением раздавил какую-то странную, медленно ползущую фосфорисцирующую дрянь, которая размазалась по коре дерева фиолетовым пятном и еще долго слабо мерцала. Зато гнус как ветром сдуло, видимо, жидкости этой гусеницы источали неприятный для насекомых запах.

К утру чувствовал себя так, словно пробежал марш бросок километров на сорок. Вроде никогда не жаловался на слабость тела, но здесь бессонная ночь вместе с повышенной гравитацией вымотали меня безмерно. Может, причина крылась в недавнем поражении током и ранении, кто знает, но факт оставался фактом: я не очень то справлялся с задачей выживания. Хотелось обратно на землю, на удобный ортопедический диван перед проекционной панелью. Хотелось горячего свежесваренного кофе и яичницу с помидорами на завтрак.

Ну да, ничего удивительного не было в том, что, жуя сухпай, я думал об ароматной глазунье и поджаренных тостах. Поверьте мне на слово, любые компактные рационы, гражданские или армейские, имеют вкус лежалой подметки, и примерно такую же консистенцию. Сытость желудка никак не может обмануть привычный к хорошим условиям мозг, а к лучшему, как говорится, обычно быстро привыкаешь.

Напившись, я осмотрел полковника. Яр был теплым, дышал ровно, цвет лица у него стал более живой, но если приподнять веко, глаза все равно были мутными, закатившимися. Было совершенно неясно, как долго он будет валяться вот так без сознания. С одной стороны, мне вполне сносно сиделось на дереве, но кто знает, сколько продлиться неожиданное затишье. Уверен, организаторы Сафари не дураки, и для зрелищности вполне могут применить какие-нибудь внешние воздействия, чтобы заставить забившихся по норма и пытавшихся затаиться участников бежать сломя голову из собственных укрытий. Можно выпустить роботизированных монстров, чтобы те согнали экипажи в одно место, или придумать что-нибудь более извращенное.

Нет, сидеть на этом дереве не выход, надо найти Тверскому еще одну дозу, поднять его на ноги и осторожно перемещаться, теперь уже опасаясь этих пощелкивающих тварей и прочего и прочего.