Вселенский неудачник

— Действительно, корпорации грызлись друг с другом и с правительством. Законы перемалывали в своей мясорубке невиновных или мелких воришек, зато были снисходительны к настоящим преступникам. Насилие сделалось нормой жизни, и на него смотрели как на нечто обыденное. Киллера найти стало проще простого: стоило послать анонимное сообщение по электронной почте — и об остальном можно было не беспокоиться. Оплата чисто символическая, а многие киллеры работали и даром — из любви к искусству. Более того, появилась даже киллерская специализация: одни работали по мафиози, другие — по зажившимся на свете старикам, третьи — по домохозяйкам, четвертые — по людям богемы и искусства, пятые — по членам правительства, шестые — по главам монопольных корпораций, и так далее. У каждой группировки, разумеется, были свои тарифы и свой электронный адрес. Кроме киллеров, для которых убийство стало профессией, вскоре появились и дилетанты-любители. Для них даже придумали слово «уничтоженцы». Вы о них слышали?

— Нет.

— Ничего особенного. Самые обычные обыватели, у которых крыша поехала на почве насилия и общего произвола. В один прекрасный день человек брал бластер, выходил на улицу и открывал беспорядочную пальбу по прохожим. Прежде чем его обезвреживали, успевал убить десять, двадцать, тридцать человек…

Вскоре волна насилия превратилась в эпидемию: из бластеров палили практически все — даже подростки и женщины; первые — насмотревшись гипнофильмов, вторые — из мнительности, когда им мерещилось, что случайный человек, вошедший вместе с ними в лифт, решил на них напасть. Хотя после шести вечера из дома никто уже не выходил, все равно морги были переполнены, а средняя продолжительность жизни сократилась до тридцати пяти лет. Наконец правительство запретило бластеры, но это мало что изменило. Люди быстро обнаружили, что самым обычным кирпичом можно вышибить мозги ничуть не хуже. Вы согласны, что можно?

— Вполне.

Я с опаской смотрел на брызжущего слюной здоровяка, кометой носившегося мимо меня, и, пожалуй, не очень удивился бы, если бы он извлек откуда-нибудь этот самый кирпич и решил поставить эксперимент на мне. Пробежав по кабинету еще кругов десять, доктор Астров продолжил:

— Наконец наступил момент, когда цивилизация на Гуманаде оказалась на грани самоуничтожения. Всеми овладела безысходность. Казалось, выхода нет, но тут появился он, Евлогий Зачатьевский, самый светлый и бескорыстный ум во Вселенной. — На глаза доктора навернулись слезы, которые он быстро утер ладонью. — В юности Евлогий учился в семинарии, занимался философией, вел на телевидении популярную дискуссионную передачу. Став же главой правительства, решительно разогнал всю коррумпированную верхушку и сумел воплотить в жизнь уникальную систему, которую вывел прежде теоретически, подведя под нее философскую базу евлогианства.

— Как-как? Евлогианства? — переспросил я с иронией, но тотчас прикусил язык, увидев, какой взгляд бросил на меня доктор.

— Не осуждайте то, чего не понимаете! Евлогий рассуждал так: отчего мы, люди, портим все, к чему ни прикоснемся? Что в нашей природе уподобляет нас расползающемуся мазутному пятну и с чем в первую очередь нужно бороться? Каким образом человечество — популяция в общем-то во вселенских масштабах очень небольшая, даже крошечная, — ухитряется замусоривать, портить и приводить в негодность целые галактики? Почему там, где прошли мы, нарушается гармония, кажущаяся такой устойчивой? В чем, наконец, состоит главная причина нашей порочности — биологической, моральной и популяционной? Вот вы как думаете?

— Ну и в чем же? — нетерпеливо спросил я, не желая затевать ненужный диспут.

При закрытых окнах и дверях уже трудно стало выносить исходящий от доктора запах, к тому же я вдруг сообразил, что таможню могут запереть на ночь и тогда снова придется ночевать в гостинице, о которой и вспоминать было неприятно.

Доктор Астров перестал бегать и вперил в меня проницательный взгляд.

— Евлогий доказал, что причина нашей вселенской порочности… — тут доктор сделал внушительную паузу и поднял вверх палец, — …в том, что люди не уважают живое!

— В каком смысле? — удивился я.

— Во всех. И как процесс, и как явление, и как обобщающую категорию. Мы потребительски относимся к другим видам биологических существ и средам их обитания, а в конечном счете презираем и человеческую жизнь. Как следствие, наша цивилизация держится на убийстве, разрушении и насилии, а это все верные спутники смерти, влекущие человечество к самоуничтожению. Вот, собственно, основная доктрина его философии — упрощенная, разумеется.

— Ну и как же ваш Евлогий Зачатьевский боролся с глобальным неуважением? — спросил я.

— Я знал, что вы заинтересуетесь! — восторженно воскликнул доктор. — Его метод был гениально прост! Евлогий отменил на нашей планете все христианские заповеди, все гражданские законы, предписания морали, всю эту ненужную, изжившую себя рутину — и вместо нее подарил миру ТАУЖ!

— Что? — спросил я.