Всем смертям назло

– Спасибо, Иосиф Виссарионович, – снова улыбнулся Гурьев. – И хотя это пока ещё не так – вы не столько слушаете меня, сколько пытаетесь определить, насколько я опасен, – но всё же я более или менее успешно заговариваю вам зубы, Иосиф Виссарионович, и вы уже понимаете: непосредственная опасность вам не угрожает. Потому что, по вашим вычислениям, мне потребуется не менее шести – семи секунд, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние, а за это время, как вам кажется, вы успеете прыгнуть к столу и нажать тревожную кнопку. В принципе, это почти верно. Проблема в том, что, во-первых, кнопка не сработает, а, во-вторых, времени мне нужно гораздо меньше. Но, однако, как вы снова с недоумением видите, я по-прежнему не двигаюсь и по-прежнему заговариваю вам зубы. Может быть, у меня всё-таки нет агрессивных намерений? Понятно, что верить можно только себе, да и то следует постоянно взвешиваться, измеряться и проверяться. Но, всё-таки.

– Что же за дело у вас ко мне? – сейчас в голосе Сталина акцент был слышен куда более явственно, чем Гурьеву было знакомо по записям его речей.

– Нет, так не пойдёт, – грустно вздохнул Гурьев, покачав головой. – Давайте договоримся вот о чём. Вы сейчас сядете за свой рабочий стол, почувствуете себя увереннее, но при этом не станете выдирать наган из ящика и пытаться проделать во мне несколько отверстий. Это у вас не выйдет, а, отбирая у вас револьвер, я могу нечаянно причинить вам боль, чего я вовсе не хочу, Иосиф Виссарионович, и потому я очень, очень прошу вас – сядьте, пожалуйста. А потом пригласите и меня присесть, и мы, наконец, сможем поговорить. А то преамбула уже затянулась.

Некоторое время Сталин продолжал разглядывать незваного гостя. Гурьев улыбнулся и кивнул. Сталин, осторожно ступая и всё ещё косясь на Гурьева, стараясь не подать виду, как напряжён и напуган, прошёл к столу, сел в кресло, чуть подвинулся вперёд. И, конечно же, попытался нажать тревожную кнопку. Гурьев ждал. Сталин нахмурился – еле заметно, но нахмурился, вскинул быстрый взгляд тигриных глаз на Гурьева. Гурьев видел, что Сталин в бешенстве, и говорить с ним в таком состоянии было нельзя, да и невозможно. В общем-то, Гурьев был готов к долгой прелюдии, поэтому ему не составило никакого труда по-прежнему изображать на лице безмятежность. Сталин задумался, и, вероятно, решив для себя – чем сильнее будет опасный гость занят беседой, изложением своих требований и претензий, чем скорее он войдёт в состояние просителя, тем меньше у него будет шансов напасть внезапно, – кивнул, всё ещё очень напряжённо, но уже как будто бы соглашаясь:

– Я вас внимательно слушаю, товарищ.

– Яков Кириллович. Не называйте меня, пожалуйста, этим словом – «товарищ», я привык его слышать лишь в оценочно-поведенческой коннотации – и не хочу отвыкать. Нет, Иосиф Виссарионович, вы меня не слушаете, а очень сердитесь и боитесь. Это, право же, вы совершенно напрасно делаете. Во-первых, вы забыли предложить мне присесть. Я не обижаюсь, прекрасно понимая ваше состояние. Во-вторых, вы сейчас тщательно пытаетесь понять, как я сюда попал и сколько у меня – и у вас – времени. Отвечаю: времени достаточно, хотя и не бесконечно. Внешний периметр охраны я прошёл без особенных проблем, хотя там люди довольно хороши, дисциплинированны и организованны. Внутренняя же охрана, несмотря на вроде бы специальную подготовку, никуда не годится. Потому что у внешних и внутренних разные задачи, а этого вот понимания и не наблюдается. Ну и, собственно, поэтому их тоже не составило большого труда нейтрализовать.

– Они мертвы? – отрывисто спросил Сталин.

– Двоих мне пришлось убить, остальные надёжно обездвижены и усыплены специальными, мало кому на земле известными приёмами. Эти двое, будь они настоящими профессионалами, не стали бы доводить меня до крайних мер, но… Они оказались даже худшими дилетантами, чем я предполагал. Задача охраны ведь состоит не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы умереть, выполняя задачу, верно? А если задачу выполнить невозможно – профессионал обязан это понять и принять. Зачем же умирать напрасно? Это неумно. Мне в самом деле жаль, Иосиф Виссарионович, что пришлось это сделать – я не испытываю никакого удовольствия от причинения смерти живым существам. Так что до утра у нас где-то часа четыре. За это время можно вчерне очень многое обсудить.

Сталин помолчал, посмотрел в сторону. Потом кивнул:

– Садитесь.

– Благодарю вас, Иосиф Виссарионович. – Гурьев осторожно, медленно шагнул вперёд и, отодвинув крайний стул у стола совещаний, сел.

– О чём же вы хотите со мной беседовать?