«Уважаемый Владислав Андреевич!
Сегодня уходит в набор первый номер журнала „Юность“ за 1967 год. Сдаем вашу повесть. Посылаю вам экземпляр — копия посланного в набор.
С нетерпением буду ждать подписанный вами экземпляр. В начале декабря между 2-м и 5-м — будет версия, которую вам тоже надо будет читать. Если хотите, мы сможем вызвать вас на это время в Москву на 7–8 дней. Мы оплатим вам дорогу, гостиницу, суточные. Конечно, дочке и жене придется приехать за свой счет, но номер в гостинице мы обеспечим дли всех.
Если вы на это согласны, сообщите нам не позднее 29 ноября, и мы вам пришлем вызов. Если же у вас пока нет такой возможности, то я пришлю верстку в Луганск, вы ее вычитаете и вернете в редакцию. А в Москву приедете тогда уже в конце января, когда повесть выйдет в свет.
С уважением зав. отд. прозы М. Л. Озерова».
Потом был резко пaxнущий типографской краской первый номер журнала и ощущение, что сердце вот сейчас выскочит из груди или внезапно остановится oт навалившегося счастья: я жив, я нужен, я в строю! И испуг оттого, что это опять не явь, а сон. Потом была Москва и радушная встреча в редакции «Юности», и было то первое, незабываемое выступление перед шахтерами, и около тридцати тысяч писем, которые вошли в наш дом за этот год, то радуя, то обжигая сердце, малую толику которых я привел здесь. Привел не ради собственной славы, а движимый единственной целью и желанием: помочь ослабевшему на крутой жизненой тропе уверовать в свои силы, поддержать оскользнувшегося на скользкой дороге и, может быть, яростно счастливому помочь яснее и острее осознать свое счастье. Если это хоть на капельку удалось — счастье мое безмерно.
И вдруг я получаю бандероль со штампом «Москва», а в ней журнал «Юность» и письмо Б. Полевого!
«Дорогой Владислав!
Сейчас, когда повесть ваша уже принята читателем и начинает получать самые добрые отзывы в прессе, могу уже без скидок поздравить вас с настоящим успехом.
Повесть, что называется, пошла. Ваш „Раненый чибис“ открывает в следующем номере журнала прозу. Этот рассказ — шаг вперед для вашего творчества, так сказать, укрепление вас в новой профессии, которую вы избрали. Это не значит, конечно, что вы теперь можете писать легко. Легко вообще настоящие писатели или те, кто стремится стать настоящим писателем, не пишут. Но это уже утверждение ваше на новой жизненной стезе, которую вы избрали.
Вы сейчас переводите свой паровоз на литературные рельсы. Хочу сказать вам. что отныне вы уже не имеете права давать себе передышек. Писать можно по-настоящему только тогда, когда вещи идут одна за другой. Литераторская работа очень трудная. Она не терпит медлительности, раскачивания, и сколько молодых и ярких дарований погибло на моих глазах из-за того, что авторы самоуспокаивались, начинали упиваться своими успехами, переделывать повесть в пьесу, а потом в сценарий, а потом в балетное либретто я на том, истратив весь свой литературный порох и не пополняя запасов жизненных наблюдений, в сущности, кончались, превращаясь в жалких завсегдатаев литературного клуба, сердитых на жизнь и на собственную судьбу, которую они сами же погубили. Полагаю, что это вам не угрожает, ибо вы прошли большие жизненные испытания. Однако не могу не дать вам совет: писать, писать, писать. Кстати, вы обещали мне прислать ваши очерки, опубликованные в районной газете. Пришлите. Поглядим, что там есть. Может, что-то сможет послужить зерном для создания художественного рассказа.
Зная авторское нетерпение, которое мы все испытываем, я вырываю из своего номера странички с вашим рассказом и посылаю их вам. Они опередят журнал.
Сердечный привет Рите, поцелуйте малышку.
Ваш Борис Полевой».
Жизнь прожить — не поле перейти… Я очень хочу, дорогие читатели, чтобы каждый оставил на широком жизненном поле свой светлый и добрый след. Я благодарен за ваши исповеди передо мной и заканчиваю свою исповедь перед вами. В дверь нашей квартиры опять звонят.