Всем стоять на Занзибаре

– Ты так взъелся из-за слова «болтали»? Да мать твою! – Чад залпом выпил свой коктейль. – Вбей ты наконец себе в башку. Это же чистая правда! Я никогда не выделывался под скромника, я неизлечимо тщеславен и давным-давно перестал пытаться излечиться. Но не это мне удается лучше всего. Меня просто не приучили думать, что правильный ответ не может быть самым простым. Когда я сказал тебе, что ты контаминирован, я имел в виду именно этот подход, распространенный, как обычный насморк, и настолько же мешающий думать своей головой. Разве никто не тыкал тебя носом в то, что единственная свобода, которую подразумевает свобода воли, это возможность ошибаться? Что, разжевать надо? Сал всего лишь реализовал заложенные в него возможности! Те, ради которых билась команда разработчиков, те самые, о которых они трубили как о колоссальном прорыве, а потом отказались узнавать их, когда воочию с ними столкнулись! Сал сделал в точности то, что делаешь в данный момент ты, и он ошибся так же, как ты. Он…

В этот поток слов гладко, как проволока из мононити, встрял голос Проспера Рэнкина – вкрадчивый, заискивающий и для Нормана противный.

– Мистер Маллиган… или мне, наверное, следует обращаться к вам доктор, да?

– Конечно, докторатов у меня больше, чем блох у собаки. – Чад, моргая, повернулся, и в душе Нормана шевельнулось дурное предчувствие. – Какие еще недомогания я мог бы для вас исцелить, помимо сегодняшней мелкой жалобы?

Рэнкин выдавил неискреннюю улыбку: «Это что, шутка?»

– Я не стал бы называть это мелочью, хотя нам бы не хотелось, чтобы журналисты узнали, как нас заставил поволноваться Салманасар. Мы в неоплатном долгу перед вами за вашу прозорливость и неоценимую помощь, и, чтобы не уходить от темы, мне пришло в голову поинтересоваться, приглашал ли вас кто-нибудь официально на банкет, который мы даем в честь успешного завершения переговоров с Бенинией. Норман, полагаю, вам об этом говорил?

– Нет, никто меня на вашу пивную вечеринку не звал. Да я не в обиде, поскольку тот, кто поставляет вам провизию, в крепких напитках толк знает.

Да заткнись же, дурак.

Хмурясь, Норман попытался телепатически передать этот приказ Рэнкину, сожалея, что не может рявкнуть его вслух.

Я-то хочу одного: сбежать отсюда с Чадом и пойти с ним в бар. Пьян я или трезв, я бы с большим удовольствием послушал его, чем…

– Спасибо, – ответил тем временем Рэнкин. – Заверяю вас, блюда у нас на том же высочайшем уровне. Но я собирался спросить вас, не согласитесь ли вы произнести пару слов в завершение банкета. Вместе с доктором Ибуса, доктором Мастерсом и доктором Корнингом.

Ну, давай, скажи же ему, куда он может катиться со своими речами.

Но мимолетной безумной надежде Нормана не суждено было сбыться. Чад энергично закивал, и в его глазах зажегся огонек, который Норман уже научился распознавать как сигнал опасности.

– Конечно, конечно. Я с радостью скажу пару слов собравшимся. С превеликой радостью.

Если и была надежда от чистейшего облегчения, что все позади и порадоваться банкету, в это мгновение она развеялась. На протяжении всего застолья Норман мрачно сидел между дамой от Государства и женой Рекса. Это место предназначалось для кого-то другого, но он предложил поменяться с Чадом, чтобы тот мог сесть с Рэнкином и Уотерфордом, не нарушая всего плана размещения гостей. Он ковырял еду, смутно надеясь, что какая-нибудь частная беседа выльется в шумную ссору или что Чад напьется в стельку и тогда его увезут под предлогом болезни.

Но мало-помалу его настроение прояснилось. Ну и что, если Чад устроит скандал или кого-то чудовищно оскорбит? Среди присутствующих полно таких, кому головомойка только на пользу. А если выйдет так, что Чад среди всех прочих отчитает и нынешнего главу Бенинского проекта, некоего Нормана Ниблока Хауса…

Да пошло оно. Я это заслужил. Я ох как это заслужил.

Но, как только позволила вежливость, он оттолкнул тарелку и закурил «Бэй Голд», чтобы смягчить неизбежный удар. В соответствии с древним шаблонным ритуалом Рэнкин, исполняющий обязанности председателя, махнул Рексу Фостер-Стерну, которого назначили провозглашать тосты, и мучение началось.