Всем стоять на Занзибаре

В мягком вопросе, каким прозвучали его слова, не было ни тени угрозы, но сердце у Дональда потяжелело еще больше, нет, словно было готово совсем остановиться, и ему показалось, что эта фраза тяжким грузом клонит его к полу.

Острозаточенный. О Боже. Нет!

Насколько он помнил, он не слышал этого слова с того дня десять лет назад, когда Полковник в вашингтонском кабинете предупредил его, что в случае необходимости его активируют. А эти упомянули про «возвращение» и «наши датчики»!..

Я рассказал… Норману. Вчера мне было так худо, что я ничего не соображал и не мог себя контролировать. Я выложил ему правду. Я предатель. Не просто шпион, не просто недотепа, способный, сам того не подозревая, стать катализатором уличных беспорядков. Я еще и предатель!

Он облизнул губы, совершенно не способный реагировать, даже показать свое смятение. Старший продолжал говорить, но почему-то вел себя не как офицер, посланный арестовать предателя.

– Я майор Делаганти. Мы никогда не встречались, но у меня такое чувство, что я знаю вас лучше большинства ваших друзей. Вы достались мне в наследство от полковника Брэддока, когда в прошлом году он ушел в отставку. Кстати, это мои ассистенты: сержант Френч, сержант Оден, сержант Шритт.

Шестерки кивнули, но Дональд был настолько растерян, что думать мог только об одном: наконец-то он узнал фамилию полковника, принявшего у него присягу.

– Вы пришли меня активировать, да? – сказал он.

Делаганти посмотрел на него сочувственно.

– Не самое лучшее мы выбрали время, так? Терка вашего соседа оказалась шпионкой, засланной конкурентами, а вас самого вчера вечером втянули в уличные беспорядки… Эй, Шритт, почему бы тебе не сварить нашему лейтенанту кофе, да и всем нам заодно?

Изо всей фразы Дональда больше всего зацепило выражение «нашему лейтенанту». Вероятно, майор намеренно выбрал именно эти слова. Они проели Дональду мозг, как серная кислота.

– Мне… мне нужно в уборную, – прошептал он. – Располагайтесь, будьте как дома.

Опустошив мочевой пузырь, он потянул на себя дверцу аптечного шкафчика и сперва посмотрел на собственное отражение: затуманенный взор, небрит, – потом на расставленные по полкам пузырьки, пакетики и баночки. И наконец потянулся за таблетками «Просыпайся», и его пальцы коснулись соседней склянки. В силу привычки он прочел наклейку: «ЯД. НЕ ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО УПОТРЕБЛЕНИЯ».

Внезапно на него накатил тот же страх, какой охватывал его в давних ночных кошмарах. Стуча зубами, он вцепился в раковину, чтобы не рухнуть на пол, мир сузился до туннеля с ослепительно-белым пятном в конце – наклейкой, на которой горели слова про яд.

Фауст, наверное, испытывал нечто похожее. Звезды все движутся, время спешит, час пробьет, дьявол придет, и Фауст будет обречен… Сколько он купил за свою душу… десять лет?

Что они заставят меня сделать? У меня хотя бы есть один выход, в котором было отказано Фаусту… Возможно, это будет не быстро, но если они решат, что у меня проблемы с прямой кишкой, а не мочевым пузырем. Горсти таблеток за раз должно хватить.

Схватив с полки склянку, он отвернул крышку. На дне непрозрачного пузырька – словно в насмешку – лежал ком белой пыли.

Все тело вдруг покрылось гусиной кожей, но пробившая его честная дрожь от холода хотя бы прогнала трясучку и спазмы ужаса. Он уронил склянку, а следом за ней крышку в мусорную корзину и проглотил таблетки «Просыпайся», которые и намеревался принять.

Пару минут спустя он повернулся и неспешным ровным шагом вышел из ванной.

Его ждало новое потрясение: вместо того чтобы настучать на робобаре код кофе, как сделал бы любой гость, Шритт воспользовался кофеваркой, которую Дональд держал у себя в спальне вместе с банкой своего любимого сорта.

Господи, сколько же эти люди обо мне знают? Под утро, когда я так глупо проговорился Норману…

Тем не менее его голос почти не дрогнул, когда он сказал:

– Я и не догадывался, что вы так пристально за мной следите.