Всемирная библиотека. Non-Fiction. Избранное

Ни той ни другой аргумент не подошел. Журналисты все свели к утверждению, что Господь спрятал под землей окаменелости, чтобы испытать веру геологов; Чарльз Кингсли отрицал, что Бог мог начертать на скалах «такую ненужную и всеобъемлющую ложь». Госсе напрасно упирал на метафизическое обоснование своего тезиса – немыслимость момента времени без другого, ему предшествующего, и, в свою очередь, без еще одного, ему предшествующего, и так далее до бесконечности. Не знаю, была ли ему известна древняя сентенция, которая приводится на первых страницах талмудической антологии Рафаэля Кансиноса-Ассенса: «Это была только первая ночь, но уже ей предшествовал ряд столетий».

Я хочу указать на два достоинства забытой гипотезы Госсе. Первое: ее жутковатое изящество. Второе: непреднамеренное доведение до абсурда идеи creatio ex nihilo[243], косвенное доказательство того, что Вселенная вечна, как полагали Гераклит и Спиноза, ведантисты и атомисты… Бертран Рассел придал этой гипотезе новое звучание. В главе IX книги «Analysis of Mind»[244] (Лондон, 1921) он предполагает, что наша планета была создана лишь несколько минут назад – вместе с человечеством, которое «помнит» ее иллюзорное прошлое.

1941

Постскриптум. В 1802 году Шатобриан («Génie du christianisme»[245], I, 4, 5), исходя из эстетических соображений, сформулировал мысль, созвучную гипотезе Госсе. Он осудил пресную и смехотворную концепцию первого дня Творения, полного птенцов, личинок, щенков и зерен, и написал: «Sans une vieillesse originaire, la nature dans son innocence eût été moins belle qu’elle ne l’est aujourd’hui dans sa corruption»[246].

Циклическое время

Я склонен вечно возвращаться к Вечному Возвращению; ниже я (с помощью ряда исторических примеров) попытаюсь выделить три основные разновидности этой идеи.

Первую обычно связывают с Платоном, который в тридцать девятом параграфе «Тимея» утверждает, что, когда различные скорости планет достигнут равновесия, все семь планет вернутся к своей исходной точке; такой оборот составляет полный год. Цицерон («О природе богов», книга вторая) признает, что подсчет такого грандиозного небесного периода затруднителен, однако, определенно, этот срок не безграничен; в одном из своих потерянных сочинений он ставит ему предел двенадцать тысяч девятьсот пятьдесят четыре «отрезка времени, именуемых нами годами»[247] (Тацит «Диалог об ораторах», 16). После смерти Платона в Афинах расцвела предсказательная астрология. Эта наука, как известно всем и каждому, утверждает, что человеческая судьба управляется расположением светил. Некий астролог, не без пользы проштудировав «Тимея», сформулировал неопровержимый аргумент: если цикличны периоды обращения планет, так же циклична и всемирная история; в завершение каждого платоновского года к жизни возродятся те же самые люди, с теми же самыми судьбами. Время приписало это умозаключение Платону. В 1616 году Лучилио Ванини писал: «Ахиллес снова отправится в Трою; возродятся былые обряды и религии; человеческая история повторяется; нет ничего сейчас, чего бы не было прежде; что было – будет; но все это – в общих чертах, не в частностях (как утверждает Платон)» («De admirandis naturae arcanis»[248], диалог 52). В 1643 году Томас Браун пояснил в одном из примечаний к первой книге «Religio medici»[249]: «Платоновский год (Plato’s year) – это многовековой период, по истечении которого все сущее вернется в свое изначальное состояние и Платон в своей школе снова будет излагать это учение». В этом первом подходе к Вечному Возвращению доказательство – астрологическое.

Второй подход привязан к славе Ницше, его вдохновенного изобретателя или провозвестника. Он зиждется на алгебраическом построении: утверждается, что конечное число объектов (в гипотезе Лебона – атомов, в трактовке Ницше – сил, а у коммуниста Бланки – простых тел) неспособно на бесконечное количество комбинаций.