Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний

На закрытых собраниях высшего военного совета настроения были не столь радужными, поскольку их участники хорошо осознавали, что предстоящий поход будет нелегким – придется преодолевать природные препятствия в виде труднопроходимых гор и полноводных рек, столкнуться с враждебностью варварских племен, решать проблему снабжения многотысячной армии продовольствием. Последнее представлялось особенно сложным, и отголосок прений между карфагенскими военачальниками по этому поводу сохранился в рассказе Полибия о том, как один из пунийских командиров по имени Ганнибал Мономах утверждал, что обеспечить воинов провизией на пути в Италию можно, только научив воинов питаться человеческим мясом и заранее позаботившись о том, чтобы они вполне привыкли к такой пище. Главнокомандующий ответил на это, что предложение представляется ему разумным, однако он не может заставить себя и других командиров последовать такому совету (Polyb. IX, 24, 4–6).

Попытки римлян наладить дружеские отношения с варварскими племенами на возможном сухопутном пути карфагенян в Италию особого успеха не имели. К посольству Квинта Фабия Максима, после объявления войны прибывшему из Карфагена на север Пиренейского полуострова, сочувственно отнеслось лишь племя баргусиев, ненавидевшее пунийцев. Остальные племена воспротивились заключению союза с Римом. Показательная речь, вложенная Титом Ливием в уста старейшины племени вольцианов, отражает настроения большинства североиберийских племен: «Не совестно ли вам, римляне, требовать от нас, чтобы мы карфагенской дружбе предпочли вашу, после того как сагунтийцы, последовавшие вашему совету, более пострадали от предательства римлян, своих союзников, чем от жестокости пунийца, своего врага? Советую вам искать союзников там, где еще не знают о несчастии Сагунта; для испанских народов развалины Сагунта будут грустным, но внушительным уроком, чтобы никто не полагался на римскую верность и римскую дружбу» (Liv. XXI, 19, 9—10). Еще более враждебно встретили римских посланцев в Галлии, где кельтские племена одно за другим подвергало их осмеянию и категорически отказывалось выступить против войск Ганнибала в случае, если они двинутся в Италию. И лишь в греческой Массилии римлян приняли благосклонно, сообщив, что карфагеняне опередили римское посольство, заблаговременно настроив галлов против Рима. Впрочем, справедливо замечали греки, Ганнибал напрасно надеется найти среди кельтов поддержку, если только не купит ее у варварских вождей, щедро заплатив золотом (Liv. XXII, 1–8).

Действительно, столкнуться с первыми проблемами в отношениях с местными племенами карфагенскому полководцу пришлось уже к северу от реки Ибер, вскоре после выступления войска в поход в марте 218 г. до н. э. Переправившись тремя колоннами через реку, пунийцы встретили жестокое сопротивление местных племен и потеряли в битвах чуть ли не четверть войска. Установив контроль над обитавшими к северу от Ибера до Пиренейских гор племенами илергетов, авсетанов и баргусиев, Ганнибал был вынужден оставить в этой стране значительную часть войска – 10 тыс. пехотинцев и тысячу всадников во главе с Ганноном. Задачей этого командира стал контроль над местным населением, в особенности над враждебным племенем баргусиев, и удержание горных проходов через Пиренеи. Поход в Италию лишь начался, а пунийское войско уже стало неудержимо таять подобно снегу под горячими солнечными лучами. Ганнону досталось также все заготовленное для похода продовольствие (Polyb. III, 35, 2–5; Liv. XXI, 23, 2–3).

Нелегким оказался для карфагенян и переход через Пиренейские горы, во время которого 3 тыс. наемников из племени карпетан, лишь теперь в полной мере осознавшие, с какими трудностями им предстоит столкнуться в походе, отказались идти дальше и самовольно покинули пунийское войско. Поскольку вернуть их уговорами не удавалось, а применять силу было опасно, Ганнибал решил не препятствовать им и отпустил их домой. Мало того, он позволил, чтобы к ним присоединились более 7 тысяч иберийских пехотинцев, которые, как он знал, тяготятся службой (Liv. XXI, 23, 4–6; Front. XXVII, 7). Делалось это для того, чтобы избавиться от наименее преданных и наиболее склонных к волнениям и дезертирству отрядов, создавая видимость того, что все происходящее задумано самим главнокомандующим для успокоения остального войска и усиления карфагенского господства над Иберией; как писал Полибий, «с целью иметь друзей в покинутых дома народах, вместе с тем внушить остальным надежду на возвращение к своим очагам, наконец, с целью расположить к походу всех иберов – не только тех, которые шли с ним, но и остающихся дома, на тот случай, если когда-либо потребуется их помощь» (Polyb. III, 35, 6). В результате, оставив более 20 тыс. воинов в Испании и потеряв в боях с иберийскими племенами севера Пиренейского полуострова еще около 20 тыс. бойцов, Ганнибал вывел в Галлию войско, уменьшившееся до 50 тыс. пехотинцев и 9 тыс. всадников (Polyb. III, 35, 7).