Иным было положение римлян, которые активно готовились к очередному сезону боевых действий и заручались поддержкой и помощью союзников. В Рим один за другим прибывали их послы, заверявшие сенат в готовности поддержать Вечный город в борьбе против Карфагена, если их помощь потребуется и будет благосклонно принята. Так, важным событием стало посольство из Неаполя, тогда одного из крупнейших греческих городов на юге Италии. Неаполитанские послы передали дары – 40 тяжеловесных золотых чаш – и заявили о готовности оказать римлянам любое содействие, какое им только понадобится. Прибывших поблагодарили за проявленную щедрость и добрые слова, однако из чаш приняли в дар лишь самую легкую (Liv. XXII, 32, 4–9). Такие же дары и заверения были получены от послов из располагавшегося на западе Лукании Пестума. Этим послам также выразили признательность, но чаш не приняли (Liv. XXII, 36, 9). Наконец, существенную помощь Риму предоставил царь Сиракуз Гиерон, приславший в Остию флот с 300 тыс. модиев (модий – около 8,75 л) пшеницы, 200 тыс. модиев ячменя, 220 фунтами золота и тысячей стрелков и пращников на борту. Сиракузский правитель также посоветовал римлянам перенести боевые действия в Африку, чтобы карфагеняне были вынуждены вести войну на своей собственной земле (Liv. XXII, 37, 1–9). Следуя этому совету, римляне к стоявшему у берегов Сицилии флоту из 50 судов добавили 25 квинквирем, а командовавшему флотом пропретору Титу Отацилию позволили совершить вторжение на побережье Африки (Liv. XXII, 37, 10–13). Одновременно один (согласно Полибию) либо два (по свидетельству Тита Ливия) легиона во главе с претором Луцием Постумием Альбином были направлены в Цизальпинскую Галлию для того, чтобы, создав угрозу в кельтских землях, принудить галлов дезертировать из армии Ганнибала (Polyb. III, 106, 6; Liv. XXIII, 24, 8).
Все вышеперечисленное осложняло положение пунийского войска в Италии, тем более что поддержку местного населения карфагенянам получить так и не удалось. Показательны в этом плане приведенные Титом Ливием слова неаполитанских послов, заявивших, что Рим борется в Италии не только ради себя и собственной власти, но также для того, чтобы защитить города и земли союзников (Liv. XXII, 32, 5). Действительно, позиция римлян, вставших на защиту всей страны от агрессора, была гораздо более убедительной, чем образ освободителя италиков от римлян, который пытался примерить на себя Ганнибал, уничтожавший и сжигавший деревни и нивы местного населения. Нечаянная помощь карфагенскому полководцу пришла из самого Вечного города, где обострившаяся политическая борьба привела к власти консулов, выдвинутых враждующими группировками и придерживавшихся противоположных взглядов на ведение боевых действий. Впоследствии это оказало решающее влияние на ход римско-карфагенской войны.
Выборы консулов на 216 г. до н. э. знаменовали очередной этап борьбы за власть между римской аристократией и плебсом и во многом повторяли ситуацию, которая в 218 г. до н. э. привела к власти Гая Фламиния и Гнея Сервилия. Сенату вновь противостояли римские демократически настроенные лидеры, среди которых выделялся признанный вождь плебейских масс, сын богатого торговца мясом Гай Теренций Варрон. Именно он был избран консулом от плебеев, обвинявших аристократию в намеренном затягивании войны и требовавших решительных действий против карфагенян. Вторым консулом, не столько в качестве коллеги, сколько в качестве противника Варрона, избрали представителя аристократии Луция Эмилия Павла. Этот известный враг плебеев был сторонником тактики Фабия Максима, считая, что Ганнибала следует брать измором. Поскольку консулы придерживались противоположных мнений о том, как следует вести войну, римское войско либо могло быть разделено на две действующих самостоятельно консульские армии, или же потребовало бы поочередного командования, когда военачальники менялись бы через день. И то и другое было на руку пунийскому военачальнику.