В действительности разные формы порабощения в Новом Свете сменяли друг друга, вытесняя одни другие. Рабство индейцев не устояло перед невероятно тяжким испытанием; белое, европейское рабство (Фернан Бродель имеет в виду рабство французских и английских завербованных) будет выступать как интермедия, главным образом на Антильских островах и в английских колониях на континенте; наконец рабство черное, африканское, будет достаточно сильно, чтобы укорениться и умножаться наперекор всему и вся.
Рабство индейцев устояло лишь там, где существовали «чтобы обеспечить его долговечность и использование» устои населения и сплоченность общества, та сплоченность, которая создает послушание и покорность. Это то же самое, что сказать: оно существовало единственно в зоне древних ацтеков, в ацтекской и инкской империи. В других районах первобытное население распалось само собой, с самого начала испытания, как в бескрайней Бразилии, где туземец прибрежных областей бежал внутрь страны, так и на территории Соединенных Штатов.
В 1790 году в Пенсильвании оставалось 300 индейцев, в штате Нью-Йорк — 1500, столько же в Массачусетсе, 10 тысяч индейцев оставалось в обеих Каролинах.
Точно так же и на Антильских островах, где туземное население, противостоявшее испанцам, голландцам, французам и англичанам, было устранено, став жертвой завезенных из Европы болезней и ввиду невозможности для пришельцев его использовать.
Напротив, в густонаселенных зонах, на которые с самого начала была нацелена испанская конкиста, индеец оказался легко подчиняющимся власти.
Он чудесным образом пережил испытания конкисты и колониальной эксплуатации. Массовые убийства, безжалостные войны, разрыв социальных уз, принудительное использование его рабочей силы, смертность, какую влекли за собой повинность носильщиков и работа на рудниках, и в завершение всего — эпидемические заболевания, принесенные из Европы и Африки белыми и неграми.
Центральная Мексика, имевшая население в 25 млн. жителей, дошла, как полагают, до остаточного населения в 1 млн. Такая же катастрофа обнаружилась на острове Эспаньола (Гаити), в Юкатане, в Центральной Америке, немного позднее — в Колумбии.
Впечатляющая деталь: в Мексике в начале конкисты францисканцы проводили службы на папертях своих церквей — такими многочисленными были толпы верующих. Но с конца XVI века мессу служили внутри этих самых церквей, даже в простых часовнях.
Этот фантастический регресс несоизмерим даже со зловещей знаменитой Черной смертью, бывшей бичом Европы XIV века. Однако масса туземного населения не исчезла, оно восстановилось, начиная с середины XVII века, естественно, к выгоде своих испанских господ.
Эксплуатация индейцев продолжалась в полурабской форме энкомьенд, городской прислуги и принудительного труда на рудниках, обозначавшегося общим названием репартимьенто.
С XVI века в Новой Испании появился и «свободный» труд наемных рабочих в результате сложного кризиса. Прежде всего вследствие сокращения индейского населения обнаружились опустевшие зоны, как в Европе XIV и XV веков.
Земля вокруг индейских деревень «сжалась», как шагреневая кожа, и именно на спонтанно возникавших или созданных произвольными конфискациями опустевших пространствах развивались крупные имения — асьенды.
Для индейца, желавшего спастись от коллективной барщины, которую навязывали ему его деревня, а также государство, изыскивавшее рабочую сиду, возможно было бегство: на асьенды, где развивалось классическое рабство и где позже будут вынуждены прибегнуть к наемным работникам; в города, где его принимали в число домашней прислуги и в мастерские ремесленников; наконец, на рудники — не только на слишком близкие рудники в районе Мехико, где сохранился принудительный труд, но дальше к северу, в тех поселениях, что вырастали посреди пустыни от Гуа-нохуато до Сан-Луис-Потоси.
Там было рассеяно более трех тысяч рудников, порой крохотных, на которых работало в целом от 10 до 11 тысяч горняков (правда, в XVIII веке эта цифра возросла до 70 тысяч).
Рабочие приходили туда отовсюду — индейцы, метисы, белые, которые к тому же перемешивались.
Введение после 1554 — 1556 гг. процесса амальгамирования позволило обогащать бедную руду, снизить общие затраты и увеличить производительность труда и производство. Как и в Европе, этот маленький мирок горняков существовал сам по себе. Как хозяева, так и рабочие были расточительны, беззаботны, привержены игре.
Рабочие получали партидо — своего рода премии — в зависимости от количества добытой руды. Их заработки были очень высокими (все, конечно, относительно), но и ремесло их было ужасным (порох не использовался до XVIII века), и это население было беспокойным, склонным к насилию, а при случае и жестоким.
Рудокопы пили, пировали; и то был не только «искусственный рай», о котором с веселым изумлением писали некоторые историки, а какой-то нелепый праздник и сверх всего — настойчивая потребность обратить на себя внимание.