Всемирная история. Том 3. Новая история

Почти того же, в известной степени, достиг сын Карла в Арагонии. Здесь королевская власть имела ограниченное влияние: ни один «чужеземный солдат» не имел права вступать на Арагонскую землю; все дела должны были решаться в кортесах до закрытия каждой сессии; верховный судья, Justitia, был вполне независим и любой гражданин имел право обращаться к нему, причем его вмешательство имело вес даже в делах, возбуждаемых всесильной в Испании инквизицией.

Но дело арагонца Антонио Переца, королевского любимца, дало королю Филиппу предлог покончить с этой почти республиканской независимостью. Перец совершил политическое убийство, о котором будет рассказано ниже, по поручению короля. Народ требовал расследования, и Филипп не задумался пожертвовать тем, кто был его орудием. Перец бежал от преследования на свою родину и укрылся только своим правом подсудности лишь арагонскому судье. Это дало повод Филиппу вступить в Арагонию со своими кастильскими войсками. «Justitia» призвал тогда арагонцев тоже взяться за оружие (1591 г.), но сила была на стороне кастильцев, и хотя сам Перец успел спастись бегством, «Justitia» и четыреста других лиц были казнены. Местный порядок управления остался как бы тот же, но прежние арагонские льготы теряли силу перед грозным наступлением деспотизма.

Филипп II

Этот деспотизм находил себе опору в религиозном фанатизме, вновь разжигаемом немецкой реформацией. Борьба с маврами, длившаяся уже восьмое столетие, питала это враждебное настроение. К гордому сознанию о принадлежности к лучшей нации, «к чистой крови», примешивалась у испанца и уверенность в том, что он владеет и лучшей верой. Испанцы смотрели на еретичество не только как на грех перед Богом, они считали его, в известной мере, даже оскорбляющим их личное достоинство.

Филипп в этом отношении был самым ревностным из испанцев. Это был человек неспособный, ограниченного ума, связанный всякими предрассудками, чуждый даже малейшего проблеска душевной свободы. Еще в детстве он отличался пасмурным, почти меланхолическим характером, в юношеском возрасте, как и другие молодые придворные, он поддавался чувственным увлечениям, а рыцарские упражнения не вызывали у него интереса. Однако он охотно занимался науками, имевшими значение в управлении государством, и приобрел также хорошие познания в истории. В личности его не было ничего располагающего в его пользу, и сам он не испытывал потребности в дружеских отношениях.

Как мы уже видели, ему не удалось приобрести популярности в Германии. Когда же он в первый раз показался в Нидерландах и народ окружил его экипаж, приветствуя радостными возгласами своего будущего государя, он только глубже запрятался в угол своей кареты. Всем этим народным демонстрациям, всем шумным удовольствиям, возбуждению боевого лагеря и даже охоте, предпочитал он тишь своего кабинета, в котором без шума, с неутомимой деятельностью, не упуская из вида ни малейшей подробности, все предусматривая, все рассчитывая, он плел те нити, которыми опутывал полсвета. Он редко покидал Мадрид, разве что для посещения Эскуриаля, унылого дворца, напоминавшего скит, с 1563 года возвышавшегося, среди каменистой, лишенной тени долины, расположенной в нескольких часах езды от Мадрида. И только одна мысль вмещалась в его узком сердце: мысль о подавлении всякой ереси, а так как всякая свобода могла быть поводом к ереси, то и о подавлении всякой свободы.

Филипп II, король испанский. Портрет кисти Питера Пауля Рубенса

Инквизиция и ауто-да-фе[8]

Казалось бы, что в самой Испании нечего было и заботиться об этом. Евреев было много в этой стране во все времена. В Гренаде и в южной части Испании жили еще мавры, сохраняя свою старинную веру и свои обычаи. За исключением мелких сект вроде алумбрадов, во всей стране не проявлялось ничего подозрительного. Однако благодаря связи Карла V с еретической землей, исповедовавшей лютеранскую веру, через Пиренеи успели пробраться переводы протестантских книг, даже Библия в переводе на испанский язык.