К примеру, есть основания полагать, что в Македонии, одной из областей с наибольшим количеством сохранившихся поздневизантийских письменных источников, именно чума стала одной из основных причин опустошения сельских поселений. Греция второй половины ХIV в. характеризовалась наибольшим числом обезлюдевших деревень за весь период вплоть до XIX в. Демографический кризис, вызванный первыми волнами этой чумы, очевидно, стимулировал массовую миграцию албанцев на Пелопоннес.
Однако не стоит преувеличивать степень фатальности таких переломных границ смерти, как это иногда делается византинистами. Ромейские писатели разного времени – Прокопий Кесарийский, Иоанн Эфесский, Евагрий Схоластик, Михаил Пселл и Анна Комнина – освещали некоторые патологические изменения в деталях, то есть лично их наблюдали и, значит, были близки к умиравшим. Врачи работали в самой гуще больных; люди, рывшие могилы, хоронившие мертвых, далеко не всегда подвергались заражению. Джордж Бейкер верно заметил по этому поводу: «Самым тревожным и деморализующим свойством чумы была ее очевидная иррациональность. Медицинская наука тех времен, а она была далеко не так плоха, как нам представляется, была поставлена в тупик. Нельзя было положиться ни на один из тогдашних методов лечения; все предсказания относительно эпидемии оказывались ложными. Врачи были не в состоянии отнести чуму ни к одному известному роду болезней. Попытки понять причину и природу болезни казались бесплодными. Очевидным представлялось только одно. Если бубон на теле нагнаивался и вскрывался, то больной выздоравливал. Но этот процесс нельзя было ни ускорить, ни контролировать. Ничто в этой болезни не поддавалось воздействию. Все, что можно было сделать, – положиться на веру, здравый смысл и ждать, когда напасть минует, если ей суждено было миновать».
Прокопий описывал лично виденные им папулы, бубоны чумы, некие «черные прыщи величиной с чечевицу», неожиданно открывавшиеся кровотечения, бред и отмечал, что некоторые «умирали тотчас же, другие много дней спустя». Он был в столице в те три жутких летних месяца 542 г., когда вокруг бушевал шквал смерти.
Церковный историк, антиохиец Евагрий Схоластик и сам император Юстиниан I тогда заболели во время первой же вспышки бубонной чумы, у Евагрия даже обнаружилась опухоль в паху, но он, как и император, несколько недель находившийся между жизнью и смертью, выжил. Послушаем же, что по этому поводу пишет Евагрий в своих детальных наблюдениях: «…Одни умирали лишь оттого, что или общались, или жили вместе с больными, другие же – только прикоснувшись к ним, третьи – оставшись у них дома, четвертые – встретившись с ними на агоре, а некоторые, убежав из пораженных мором городов, избежали ее, передав болезнь здоровым. Иных же она вообще не затронула, хотя они жили вместе со многими заболевшими и прикасались не только к больным, но даже к умершим; а другие, страстно желавшие умереть из-за полной гибели детей и домов своих и ради этого пребывавшие вместе с больными, оставались, однако, невредимыми, словно недуг состязался с их намерением».
Так обстояло не только с «моровой язвой» – чумой. В 1143 г., последнем, роковом для василевса Иоанна Комнина, его третий сын, Исаак, в больном состоянии был отправлен отцом в Константинополь сопровождать тела двух своих старших братьев, Алексея и Андроника, скоропостижно скончавшихся от острого инфекционного заболевания, некой «скоротечной горячки», но все же выжил. Принцесса Мария Палеологиня, незаконная дочь Михаила VIII Палеолога и сестра Андроника II, принявшая постриг по именем Меланья, вымолила себе перед иконой Богородицы в церкви Хора исцеление от смертельно опасной женской кровоточивости.
Бог и случай щадили одних и уносили на тот свет других. Люди свыкались с неизбежным, демонстрируя удивительную способность к выживанию. Не стоит преувеличивать и низкий уровень гигиены, жалкое санитарное состояние византийских городов, не столь плохие в сравнении с городами средневековой цивилизации Запада. Ромеи, если это были не аскеты и не самые бедные нищие, не пренебрегали потребностью мыться, стричься, менять одежду.