Военная профессия сама по себе никогда не считалась почетной в христианском Ромейском царстве, хотя служба в армии, особенно в офицерском составе, рассматривалась как достаточно престижная и уважаемая. Империя не упускала возможности продемонстрировать свою военную силу, особенно когда она была. Но вообще византийцы самым парадоксальным образом сочетали воинственность с миролюбием и стремились любой ценой избегать кровавого вооруженного противостояния. Они смотрели на войну, особенно на войну ради самой войны и на связанное с ней кровопролитие, как на неизбежное зло и старались идти на нее только тогда, когда все другие способы добиться желаемого оказывались исчерпаны. Исходя из этой концепции, автор военного трактата конца VI в. мудро советовал: «Вступать в войну нужно только тогда, когда все мирные средства, даже подкуп, уже не действуют, победа должна быть достигнута без значительных потерь, чтобы не стать бессмысленной».
Политика не воевать, а покупать мир была, разумеется, самым дорогим удовольствием. Она требовала золота, золота и золота. Но ромеи сознательно и мастерски шли только по такому пути, дабы по возможности избегать еще большего, излишнего расходования дорогостоящих ресурсов, как человеческих, так и материальных. Стремление избежать войны на уничтожение объяснялось еще и стратегической причиной: здравым пониманием, что всех врагов все равно не перебьешь, а вчерашний потенциальный враг еще может стать и союзником. Сколько раз ромеям приходилось убеждаться, что уничтожение одного неприятеля попросту открывало путь другому, иногда куда более опасному! Поэтому в большинстве случаев они стремились оставить для разбитого врага путь к отступлению.
Добавим, что их пацифизм поддерживался христианской верой, которая смешивалась с политической стратегией выживания, провозгласившей оправдание войны как необходимого, хотя и худшего из всех зол, осуществляемого прежде всего в защиту римского мира, своей страны, своего народа и той же православной веры. Из этой же веры проистекало, что убийство, даже во время «справедливой войны», то есть законной, богоугодной, а не междоусобной, Отцы Церкви, например святитель Василий Кесарийский, осуждали и требовали отлучать от общения на три года стратиота, убившего в бою врага. Для византийского склада ума была совершенно чужда идея «священной войны» как таковой и тем более мысль, что убийство, даже иноверца, может стать основанием для отпущения грехов. Именно поэтому военные, ушедшие в отставку, часто уходили в монастыри не только для того, чтобы иметь обеспеченную старость, но и для того, чтобы пройти ментальный катарсис, покаяться в свершенном грехе человекоубийства (неважно кого – огнепоклонника-перса, араба-мусульманина, язычника-кочевника) и обрести душевный покой.
Смерть на поле боя не признавалась славной. Отчасти это объясняет извечное стремление ромеев, до тонкостей постигая искусство войны, вести ее преимущественно при помощи иностранных наемников, что превратно понималось некоторыми соседями Ромейского царства как «изнеженность» византийцев, отсутствие у них мужества. На самом деле, занимая командные высоты, они привыкли загребать жар чужими руками.
Византийское каноническое право особенно строго запрещало участие клириков в боевых действиях и в пролитии крови. Таких упражняющихся в воинском деле ждало лишение священного чина. Уже одно это резко отличало их от клириков Запада, где никого бы не удивил вид бравого епископа в полном боевом латном облачении с крестом в одной руке и булавой (для «непролития крови») в другой, ведущего своих вассалов в бой. Заметим для сравнения, что традиция воинов-священнослужителей в Латинской Церкви продолжалась вплоть до правления грозного Папы Юлия (1503–1512 гг.), который регулярно лично сражался с соперниками, италийскими феодалами.
В отличие от прочих средневековых военачальников, византийские командующие не были настроены на как можно большее пролитие крови своих воинов и варваров, хотя война против последних могла полагаться вполне оправданной, поскольку варвары, инородцы-эфники исповедовали иную религию и в своем безумии пытались посягать на «богоизбранную Империю» и ее идеальный, с точки зрения ромеев, порядок устройства. Отвергая Империю и Императора, этих земных подобий Царствия Небесного и самого Господа, они восставали, по мысли византийских правоведов, богословов и книжников, против Самого Бога, а значит, ставили себя вне закона. Тогда война против них приобретала характер войны не просто справедливой, а войны сакральной, победа в которой оправдывала использование любых средств, даже самых кровавых и жестоких. Ведь с точки зрения византийцев, это делалось и для блага самих варваров, их спасения, водворения на путь истины, принятия в лоно «богоизбранной державы». Одержанная над ними победа указывала, что Господь на стороне ромеев, и то, что совершено, совершено по Его воле и не может считаться преступлением, нарушением главной христианской заповеди «не убий».