Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война

Много было сказано о существовании якобы фундаментальных отличий между рабочим движением в Германии и в Британии. При этом не замечалось, что многие различия имеют поверхностный и случайный характер. Обе рабочие партии стремились к социализму; обе хотели прийти к социализму постепенно, в результате реформ капиталистического общества. Оба рабочих движения по своей природе были профсоюзными движениями. Для рабочего класса германской империи марксизм был всего лишь орнаментом. Марксистами являлись небольшие группы образованных людей.

Антагонизм между группами марксистских философов и организациями рабочих в социал-демократической партии и в связанных с ней профсоюзах приобрел решающее значение, как только партия столкнулась с новыми проблемами. Искусственный компромисс между марксизмом и профсоюзным интервенционизмом развалился, когда конфликт между доктриной и политикой перешел в ту область, которая прежде не имела практического значения. Война стала проверкой для декларируемого партийного интернационализма, а события послевоенного периода – для ее демократических принципов и программы обобществления.

3. Немецкие рабочие и немецкое государство

Для понимания роли социал-демократического рабочего движения в имперской Германии не обойтись без четкого понимания основных черт профсоюзного движения и его методов. Обычно к проблеме подходят с точки зрения права рабочих на объединение. Но дело совсем не в этом. Никакое либеральное правительство никогда и никому не отказывало в праве на создание союзов и объединений. Более того, не имеет значения, дает ли закон рабочим и служащим право на расторжение трудового договора ad libitum{82}. Потому что даже если закон обязывает рабочих возместить предпринимателю наносимый увольнением ущерб, практического значения претензии работодателя не имеют.

Главным методом, используемым профсоюзами для достижения своих целей (более благоприятных условий труда), является забастовка. На данном этапе нашего исследования нет необходимости обсуждать вопрос, могут ли профсоюзы достичь устойчивого и длительного превышения ставок заработной платы для всех рабочих над уровнем, который бы установился на нестесненном рынке; достаточно отметить тот факт, что экономическая теория – теория классической школы, включая марксистское крыло, и современная, включая ее социалистическое крыло, – отвечает на этот вопрос категорическим отрицанием[85]. Здесь нас интересует лишь вопрос о том, какое оружие используют профсоюзы против работодателей. Главное в том, что все переговоры о заключении коллективных договоров идут под угрозой прекращения работы. Профсоюзные деятели доказывают, что желтые профсоюзы, т. е. профсоюзы компаний, – это фикция, потому что отказываются от забастовок. Если бы профсоюзы не угрожали забастовками, ведущиеся ими коллективные переговоры достигали бы не большего, чем личные переговоры каждого рабочего с администрацией. Но забастовка не достигнет цели, если часть рабочих к ней не присоединится либо компании наймут штрейкбрехеров. Профсоюзы используют угрозы и насилие против всех, кто пытается противиться забастовщикам. Они прибегают к насилию против личности и собственности штрейкбрехеров и предпринимателей или управляющих, которые пытаются их использовать. В XIX в. рабочие всех стран добились этой привилегии не столько благодаря изменениям законодательства, сколько в силу попустительства судов и полиции. Общественное мнение поддерживало притязания профсоюзов. Оно одобряло стачки и клеймило штрейкбрехеров как предателей и негодяев, одобряло акты насилия профсоюзов в отношении противящихся их требованиям предпринимателей и штрейкбрехеров и решительно осуждало действия властей, пытавшихся защитить последних. Человек, пытавшийся противиться профсоюзу, оказывался практически вне закона, и государство не могло его защитить. Утвердилось прочное убеждение, что профсоюзы имеют полное право прибегать к принуждению и насилию.

Такое невмешательство государства меньше бросалось в глаза в англосаксонских странах, где обычай всегда предоставлял больший простор для выражения личного недовольства, чем в Пруссии и в других частях Германии, где всемогущая полиция привыкла вмешиваться во все сферы жизни. Горе любому, кого в королевстве Гогенцоллернов находили виновным в малейшем нарушении одного из бесчисленных декретов и «verboten!»{83}. Полиция вмешивалась незамедлительно, и суд тут же выносил драконовский приговор. Лишь к трем видам правонарушений отношение было снисходительным. Дуэли были запрещены законом, но при этом на практике они были фактически разрешены офицерам, студентам университетов и другим представителям этого социального слоя. Кроме того, полиция сквозь пальцы смотрела на буйства и безобразия, сопровождавшие традиционные пирушки студенческих клубов. Однако значительно важнее было невмешательство государства, когда закон нарушали забастовщики. К насилию со стороны бастующих власти были в определенных пределах терпимы.