Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война

Первые мероприятия новой политики начали осуществляться с конца 1870-х годов, а 17 ноября 1881 г. правительство торжественно сообщило об этом стране. Бисмарк стремился перещеголять социал-демократов в заботе об интересах трудящихся. Старомодные аристократические наклонности подтолкнули его к безнадежной борьбе против вождей социал-демократов. Преемники Бисмарка приняли законы против социалистов{87}, но продолжали неуклонно проводить в жизнь их Sozialpolitik. Уже в 1889 г. Сидни Вебб мог сказать о британской политике: «Теперь можно вполне определенно утверждать, что философия современного социализма заключается в осознанном и четком проведении принципов организации общества, которые уже в значительной степени приняты на бессознательном уровне. Экономическая история нашего столетия представляет собой летопись почти непрерывного продвижения к социализму»[87]. Однако в те годы немецкая Sozialpolitik была далеко впереди тогдашнего британского реформизма.

Немецкие катедер-социалисты гордились социальным прогрессом своей страны. Они похвалялись тем, что Германия держит первенство в прорабочей политике. От их внимания ускользнуло то обстоятельство, что Германии удалось затмить Великобританию в вопросах социального законодательства и в развитии профсоюзного движения только потому, что ее протекционистские тарифы и картели подняли внутренние цены выше мирового уровня, тогда как Англия все еще придерживалась политики свободы торговли. Реальная заработная плата в Германии росла не быстрее, чем производительность труда. Не правительственная Sozialpolitik и не профсоюзная деятельность, а развитие капиталистических предприятий обеспечили повышение общего уровня жизни. В том, что предприниматели совершенствовали методы производства и насыщали рынок все более качественными товарами, нет ни малейшей заслуги правительства или профсоюзов. Немецкий рабочий мог потреблять больше, чем его дед и отец, потому что благодаря новым методам производства его труд стал более эффективным и создавал больше более качественных товаров. Но в глазах профессоров сокращение смертности и рост потребления на душу населения были доказательством превосходства системы Гогенцоллернов. Они приписывали рост экспорта тому, что Германия стала одной из наиболее могущественных держав, и ее имперские сухопутные и военно-морские силы приводят в трепет все другие народы. В общественном мнении засело убеждение, что не будь государственного вмешательства, положение рабочих было бы не лучше, чем 50 или 100 лет назад.

Рабочие, разумеется, предпочитали считать, что правительство действует слишком медленно, и что его прорабочая политика могла бы проводиться энергичнее. В каждой новой мере правительства они видели лишь стимул требовать еще больше. Причем, критикуя правительство за медлительность, они не порицали и действия социал-демократической фракции в рейхстаге, которая голосовала против всех выдвинутых правительством и поддерживаемых «буржуазными» парламентариями законопроектов. Рабочие были согласны и с социал-демократами, которые каждый новый акт прорабочей политики называли открытым обманом трудящихся буржуазией, и с назначенными правительством профессорами, которые те же самые действия правительства восхваляли как самое благотворное достижение немецкой культуры. Рабочие были в восторге от непрерывного роста уровня жизни, который они ставили в заслугу не капитализму, а деятельности профсоюзов и правительства. Они не пытались бунтовать. Им нравилась революционная фразеология социал-демократов, потому что она пугала капиталистов. Но при этом их восхищали слава и блеск рейха. Рабочие были лояльными гражданами рейха, лояльной оппозицией Его Величества.