«Всему на этом свете бывает конец…»

Пускай Фирс глухой, но он глазами и кожей слышит. Он слышит и видит, что все идет прахом. Он даже знает, что все пошло кувырком именно «с воли». Тогда на месте все было, а теперь все «враздробь». А вкусная вишня – лишь часть того целого. От той, бывшей истины снова уводит Лопахин. Фирс это чувствует, даже если не слышит. Его рассказ о вишне – противодействие дачам. Недаром Гаев кричит Фирсу: «Замолчи!» Не потому, что старик мешает никчемным бурчанием. А потому, что в неясность Фирс вставляет что-то свое, обращая их к прошлому.

Но Фирс на окрик чуть обернулся и, промолчав, упрямо закончил про прелесть прежней жизни, про старый способ сушки и варки.

Никто не может теперь вернуть то, что было. Все предали старое, только не он; но он, к сожалению, бессилен.

ЭФРОС. «Все заботятся о Фирсе, все его жалеют, только и слышно – а Фирса не забыли отвезти в больницу? В конце концов все уезжают, а Фирс забыт. Ну, это как будто бы по вине плохого человека – Яши. А вот другой пример. Лопахин хочет взять в жены Варю и не когда-нибудь, а сейчас ей об этом хочет объявить. Зовут Варю, оставляют их вдвоем. Но ничего не получается, даже слова об этом друг другу не сказали.

В самый разгар, кажется, необходимых разговоров бесконечно врываются какие-то отвлекающие мелочи. Даже у очень близких людей, кажется, нет никакого желания объединяться, хотя бы на мгновение, для решения важного вопроса. Нет желания, или умения, или нет возможности. Все происходит, с одной стороны, как бы закономерно, но в то же время как-то случайно. И никто не может ничего предотвратить или остановить. Пищик все время одалживает деньги у людей, которые сами сидят без денег. Затем внезапно он разбогател, у него радость, но в это время Раневская уже уезжает, ибо сада нет, сад продан за долги. Пищик может только беспомощно покряхтеть, да и то наспех, так как куда-то спешит. Отсутствие логики во всем. Несобранность какая-то перед лицом беды. Рассеянность. Разнобой. Кто в лес, кто по дрова. Никто ни с кем не может сговориться, и часто как бы по совершенно непонятным причинам. Беда, да и только. Но притом все происходящее достаточно смешно или, во всяком случае, забавно.

Удивительная стилистика».

* * *

11 июня 1975, среда. Втроем, с Высоцким и Дыховичным, ездили в Ленинград. Сегодня вернулись. Я опоздала на репетицию минут на двадцать. Эфрос ничего не сказал. Высоцкий и Иван, как ни странно, пришли вовремя. Обедали у Дыховичных. Раки. Вспоминали с Высоцким, какие прекрасные красные раки в синем тазу принес нам Карелов в Измаиле, когда мы снимались у него в «Служили два товарища». Много вспоминали. Хохотали. Вечером «Гамлет» – хорошо.

12 июня, четверг. Репетиция «Сада». Высоцкий быстро набирает, хорошо играет начало – тревожно и быстро. После этого я вбегаю – я как бы подхватываю этот ритм. Вечером 600-е «Антимиры». Вознесенский читал после нас.

13 июня, пятница. Утром репетиция. Прогнали все четыре акта. Очень неровно и в общем пока плохо. Смотрела Наташа Рязанцева – ей понравилось. Днем продолжение собрания. Любимов кричал, что покончит со звездной болезнью у актеров… Вечером «Гамлет». С Володей друг другу говорим: «Ну, как жизнь, звезда?»

19 июня, четверг. Прогоняли для Любимова «Вишневый сад». Любимов смотрел вполоборота и недоброжелательно, ибо все его раздражало. От этого, конечно, мы играли отвратительно. Вечером – «Кони». Любимов зашел за кулисы, спросил меня, почему я играю Раневскую такой молодой, ведь она старуха. Я ему ответила, что Раневской, видимо, всего 37–38 лет (старшей дочери 17 лет). Он удивился, наверное, никогда не думал об этом. Спросил, почему такой загнанный у всех ритм – я что-то стала объяснять, он прервал и стал говорить про Чехова, но совершенно про другого…

ЛЮБИМОВ (замечания после прогона). «Начало самое (песня), мне кажется, надо петь от театра. Это работает на замысел, так как мы все тоже беспечны и так далее. И тогда ясно становится, что все дальнейшее – условность. Условное оформление – как бы дом, но и улица. Хотя меня многое тут смущает. Например, мороз в 3 градуса, а они все ходят в легких платьях и не играют, что им холодно. Я ведь должен все понимать, а эти вопросы мешают. Или, например, в 3-м акте после выхода Лопахина Антипов (Пищик) должен хотя бы подойти к Высоцкому – его ведь по голове ударили – и тогда только ему ясно, что пахнет коньяком. А так издали, через сцену даже милиционер не учует. Я за условность, но так уж совсем неясно».