«Всему на этом свете бывает конец…»

Когда до меня дошли первые слухи, что Эфросу предложили перейти на Таганку, я спросила его об этом впрямую. Он мне сказал: «Нет, нет, Алла, мне никто не говорил, что вы!» Потом, когда прошло два месяца и слухи стали более упорными (говорили даже, что Эфрос по этому поводу уже был у Гришина), я – опять к нему. И опять в ответ: «Нет, нет, Алла, со мной никто не говорил. А даже если бы и поговорил, я бы сказал (я ведь хитрый), что я вначале посоветуюсь с мамой, с бабушкой, с женой, с родственниками и только потом дам ответ». Как выяснилось позже, он тогда уже и согласие дал, и подписал все, что требовалось. Когда все было окончательно решено, я с ним говорила опять и предупредила буквально обо всем, что произойдет на Таганке, сказала, что все равно будут ждать Любимова. Поговорив с Эфросом очень откровенно, я не пошла на собрание труппы, где его представляли коллективу и где, как говорят, разразился скандал.

После премьеры «Вишневого сада» прошло 10 лет. С Высоцким мы его играли около пяти лет. И сейчас Эфрос решил восстановить «Вишневый сад», но уже c другим Лопахиным на Новой сцене. Эта сцена больше, поэтому и декорацию надо делать новую. Да и костюмы надо тоже шить новые. Может быть, Эфрос хочет этим меня удержать в театре?

ЭФРОС. «В героях „Вишневого сада“ есть что-то инфантильное. Они не приспособлены к жизни. Оттого их всех и уносит ветер. Инфантильное, легкое, ажурное соседствует тут с резко трагическим. Какая это пьеса, боже, какая пьеса! Я перечитывал вечером сцены, которые должен завтра репетировать, и мне хочется, чтобы завтра наступило скорее. Мне кажется, что в свое время на Таганке было удачное сценическое решение, и вот сейчас, спустя несколько лет, снова читая пьесу, я в этом решении не разочаровываюсь. А ведь время многое ставит на свои места. Оно, это решение, заключалось в том, может быть, что мы как-то ушли от привычного лирического быта и открыли дорогу странному трагизму, который в этой пьесе заложен. Чистый, прозрачный, какой-то наивный трагизм. Детская разноголосица в минуту грозящей опасности».

3 января 1985. Пытаемся восстановить «Вишневый сад»… Губенко – на Лопахина. Коля сидел с магнитофоном и уже переписанной от руки ролью. Задавал бытовые и социальные вопросы. Он, конечно, будет неприятен для меня в Лопахине… Он не эфросовский актер.

4 января. Губенко отказался репетировать Лопахина, сослался на болезнь жены. Думаю, что понял несовместимость…

5 января. …Эфроса положили в больницу. Оля говорит – инфаркт, но, видимо, просто сильный спазм.

3 февраля. Написала письмо Эфросу. Вечером дома у Эфроса – долгий разговор. Решили – я заявление не беру, а за два месяца что-нибудь решится. Очень надеется на возобновление «Вишневого сада». Но кого на Лопахина? И потом, мы постарели все на 10 лет. И за это время произошло много трагических событий.

10 февраля. Эфрос провел изумительную репетицию «Вишневого сада». Говорил: стиль необязательной, несмонтированной хроники. Пробалтывание. Порхание бабочки. Птицы порхают, а среди них ходит человек (Лопахин) и говорит – не летайте тут, здесь шрапнель, а они не слышат. Монолог о грехах – как крик покаяния Богу на ноте истерики. На Лопахина – Гребенщикова, Бортника, Дьяченко.

16 марта. Репетиция «Сада». Эфрос сидел скучный. Потом сказал, что мы постарели на 10 лет, что раньше делали спектакль в веселое время и он получился хулиганским и радостным… Предложил сыграть: Раневская – это Любимов, а Лопахин – Эфрос. Думаю, это ему пришло в голову после моей реплики в первом акте: «о, мое детство… в этой комнате я спала», – я говорила и думала о Любимове, о старой «Таганке», вернее молодой – когда мы только начинали.

7 апреля. Эдисон Денисов сказал, что говорил с Любимовым и тот сказал, что хочет вернуться, если отдадут театр.

23 апреля. День рождения театра. Я не поехала. Рассказывали, что был унылый банкет: не то поминки 21-го года, не то рождение первого года. Пьяный Антипов пел «Многая лета Юрию Петровичу…» Актеры сидели понурые.

«Вишневый сад» мы восстановили, но спектакль стал другим. Ушла легкость. Актер, который играл вместо Высоцкого Лопахина, был приверженцем спокойного психологического театра. Я понимала, что от того, как играется Лопахин – спектакль поворачивается в ту или другую сторону. Это даже было и при Высоцком, когда он играл «не в форме», «в полноги». Уходил нерв и, как ни странно, моя трепетность из этого спектакля. С новым актером я возилась как с ребенком, приглашала его домой и долгими вечерами рассказывала, как играл Высоцкий и какой нужен ритм в той или другой сцене. Он, я думаю, решил, что я эгоистически хочу всех подстроить под себя. У него не получалась любовь к Раневской на том срыве, какой был у Высоцкого.

Но легенда о том «Вишневом саде» осталась в памяти зрителей. И поэтому спектакль пользовался успехом. На него, считалось, надо обязательно пойти.