«Всему на этом свете бывает конец…»

Это техническая сторона, и это, может быть, еще будет наращиваться, а в целом мне кажется, что спектакль уже задышал, и он должен на зрителе еще больше набирать ритм. Есть затянутость отдельных эпизодов, но это уйдет, и плавность и легкость переходов придет к актерам, когда они будут играть на зрителе и почувствуют реакцию зрителя и ощущение себя в этом спектакле.

Поэтому мне представляется, что этот спектакль будет какой-то очень интересной и значительной страницей в искусстве Театра на Таганке.

А.А. СМИРНОВА. У меня сложное положение, потому что я не курирую этот театр. Поэтому прошу извинить, если мои суждения будут несобраны, сужены, может быть, отрывочны.

Очень трудно говорить о такой значительной, большой работе даже со второго просмотра. Мне думается, что мы встретились с очень интересным спектаклем, во-первых, с очень интересным и каким-то удавшимся творческим экспериментом, с постановкой А.В. Эфроса с труппой актеров на Таганке классического чеховского спектакля, и мне хочется сразу сказать, что эта работа чрезвычайно интересная, талантливая, она очень удалась. И думается мне, что первый прогон, в субботу, был значительно спокойней, не столь взволнованно и остро решенным, каким-то тонким и более изысканным спектаклем. Он был более завершенным. И сегодня когда смотришь, – это какие-то отголоски в художественном совете, – поэтому спектакль, к сожалению, более огрубленным предстает в ряде своих исполнений. И это жаль, хотя его основа очевидна, его достижения очевидны, крайнее режиссерское мастерство очевидно и крайнее актерское исполнение тоже очевидно.

Сегодня Марьяна Николаевна очень верно говорила о Демидовой. Это действительно очень интересное исполнение, но оно сегодня пострадало от какой-то нервности. То, что мы видели в субботу, было гораздо глубже, тоньше и не так срывисто. Сегодня несколько разрушилась слишком быстрая внутренняя жизнь смятенной души Раневской, – в прошлый раз она представала острее, глубже и более чеховской. Сегодня это, к сожалению, ушло, хотя есть великолепные вещи.

Первое, что мне хочется сказать, – о чрезвычайно интересном, талантливом и очень емком и каком-то современном решении образа. Мне представляется очень интересным то, что нам показана, как справедливо говорилось передо мной, совершенно необычная Раневская. Показана очень одаренная женщина, с богатым внутренним миром, женщина, которая как бы прикрывается иронией, скептицизмом по отношению к самой себе и вместе с тем дает взрывы истинного отчаяния, драматизма своего существования. Это что-то очень сложно переживаемое, спрятанное внутри прекрасной души прекрасного человека; недаром в спектакле выстроен культ Раневской, она эпицентр этой жизни, этого круга людей, она предмет восхищения, и то, как актриса это делает, дает возможность построения ее внутренней линии, ее сценического рисунка, ее судьбы, и при том, что это несомненное открытие, это не находится в противоречии с Чеховым. Потому что если внимательно вспомним пьесу и прочтем заново, – а мы ее знаем почти наизусть, – то мы поймем, что к Раневской так и относились – и Лопахин, и Трофимов, и Гаев. Здесь чрезвычайно проникают корни чеховской драматургии, очень по-своему вскрывая и заставляя нас вместе с собою вновь открывать не познанные ранее драматические вещи.

К числу совершенно замечательных кусков этого исполнения относятся такие сцены (я их назову очень контрапунктно).

Очень интересен кусок «О мое детство! О моя чистота!» За этим встает такой страшный второй план камня и трагедии прожитой жизни, такой взгляд в прошлое из страшного настоящего, – это чрезвычайно значительно и интересно для понимания раскрытия характера.

Воспоминание о сыне Грише, встреча с Петей Трофимовым очень сильно сыграна, очень прожита.

Совершенно обворожительна сцена в третьем акте – эти два танца, которые очень насыщены отношением Раневской к Пете, этот второй план, который выносится обоими актерами в этом танце, – и Демидовой и Золотухиным. Это чрезвычайно важно для понимания спектакля и всех коллизий и данных характеров.

Великолепно сыграна после отчаянного лопахинского выплеска («Мой дед и отец были рабами, а я хозяин вишневого сада») реакция Раневской, когда она вскрикивает, как раненное в живот животное, и этим приоткрывает глубинные трагедии этого человека, которые человек, необычайно талантливый и мужественный, все время скрывает.

Кусок «Продан вишневый сад или не продан?» – как актриса спрашивает; или когда она обращается с сконфуженной и целомудренной просьбой к Лопахину, чтоб он женился на Варе, – все это выстраивает очень превосходно внутренний рисунок жизни Раневской.

Говоря об этом, нельзя не сказать о ряде очень интересных актерских исполнений, и в этом смысле режиссура выразила себя чрезвычайно плодотворно, потому что режиссура – это не только решение и прочтение драматургии, но это и работа с актерами, и это выражается в ряде актерских работ. Мне легче об этом судить, потому что я видела спектакль два раза.