Всемуко Путенабо

Некоторое время они сидят молча. Хороших новых мыслей нет. За плохие самим стыдно.

— Остановимся на первом варианте, — бросает Лиза, — с как бы произошедшим насилием. Забьешься в угол, будешь смотреть волком. Можешь кидаться на стены, рвать на себе волосы и одежду. Наше с ним дело — успокаивать, теплым сочувствием и лаской стараться уложить в постель и вылечить. Вернуть к жизни. Если он будет меня стесняться, уйду под каким-нибудь предлогом.

Они одновременно смотрят на часы.

Жанна вспоминает, предыдущую тему:

— А еще я хочу попробовать себя в свободном полете. Можешь дать мне самостоятельное задание?

— Думаешь, готова? Не хочешь сначала обкатать совместно, посмотреть, как делается?

На лице Жанны — несокрушимая твердость. За кого ее принимают? За воспитанницу института благородных девиц?

— Ну, раз уверена… — Лиза не собирается разубеждать. Она долго копается в меню телефона и, наконец, выбирает два фото. — Вот объекты на сегодняшний день, выбирай, кто больше нравится. Оба срочные, и Лига отблагодарит ту, кто справится с любым из них первой. Полной информации я тебе дать не имею права, где их найти — подскажу. — Она что-то вспоминает и усмехается. — В свое время я начинала с самого красивого и пожалела. Только себя любят. Но я не настаиваю. Выбери которого не жалко.

Сказать «шок» — ничего не сказать. Убивают оба снимка. Кандидат в «главные» — папа Жанны. В «особых» — Алекс. В отношении последнего пометка: «Повторно. Черный уровень».

— — —

Проклятые бандюки едва не поймали. Остановили автобус, смотрели прямо в глаза. Пронесло. Водитель с испугу не вспомнил, кого на какой остановке подсаживал. Народ, конечно, повозмущался самоуправством, но лишь потом, когда громилы отвалили и их черные дредноуты унеслись прочь.

Бандиты нынче уже не те. Лощеные, солидные, а лицензиями и разрешениями увешаны, как стол менеджера стикерами. И оснащены самой современной аппаратурой. Да, противник силен, но управа на него имеется. Враги сильны, когда вместе. Значит, самых въедливых нужно изымать из игры по одному. Что и делается.

Не утерпев, он достает телефон и вновь загружает вид с веб-камеры. В который раз любуется, вздрагивая при встрече взглядом. Она, конечно, не подозревает, что кто-то на нее смотрит. Но вдруг чувствует?

Руки еще помнят прелестное тело, втянутое в подготовленный для акции автомобиль. Маска милого зайчишки под шапкой (волк или тигр отпугнут, а эта обескуражила и дала целую секунду форы), многократно отработанный командный голос, перчатки, — все прошло по высшему уровню. Хлороформ, обмякла, отъехал, укол, навесил номера, отправился в нужное место.

Теперь он может ей любоваться. Мог бы и больше… но не нужно. Рано. Он передал для нее книги о любви. Скоро добавит к этому видеопроигрыватель и всяческое кино про самую разную, но непременно настоящую искреннюю любовь. Пусть читает, пусть смотрит. Главное — не торопиться.

— — —

Кирилл валяется в снегу, люди смотрят на него и отворачиваются. Делают вид, что не видят.

Видят и не отворачиваются лишь двое подростков лет тринадцати.

— Каков подарочек, — залихватски тянет первый. — А?

Второй соглашается:

— В самый раз.

Оглядевшись, они подходят. Кирилл держится руками за голову — единственная возможность не дать ей, разламывающейся, заледенеть и перестать быть. Ноги еще не функционируют в качестве средств передвижения. Полет был краток, а приземление не удалось. Но если судить по целости членов… Все отбито, но ничего не сломано. Можно считать огромной удачей.

— Ты кто? — падает из окружающего мира вопрос.

Кирилл отсутствует. Происходящее снаружи еще не воспринимается сознанием наравне с остальным. Примерно как у тех людей, что проходили мимо: он тоже смотрит, но не видит, слушает, но не слышит. Только они отгородились от реальности нарочно, потому что досаждает, а он всей душой хочет вернуться… но пока не может.

Двое подростков берут его под руки. Убедившись, что никому нет дела, а добыча не сопротивляется, они быстро волокут в сторону соседнего квартала.

— Передохнем.

— Не останавливайся. Менты.

Как в замедленном кино мимо проплывает полицейский «козлик». Наблюдаемая уличная сценка не настораживает полицейских — сыновья тащат домой пропойцу-отца. Вечная картина. Уже почти до подъезда дотащили. Из сил выбились. Даже помочь хочется.

Патрульная машина исчезает. Подростки переводят дух и меняют направление от ближайшего подъезда на вход в подвал.

Спуская едва передвигающее ноги тело, они чуть не роняют его на спускающейся вниз небольшой лестнице. Отдышавшись, один приветственно машет рукой в глазок видеодомофона, гудящего зуммером вызова, и перед ними отворяется последняя дверь — железная, помимо замка оснащенная мощным засовом.

Открывается зал, увешанный полотнищами с определенной символикой. Посреди подвала повязаны канаты. Вдали, где расположены тренажеры, разминаются несколько молодых людей в тяжелых шнурованных ботинках, черных футболках и камуфляжных штанах.

— Привет, парни, — раздается навстречу расплывшимся в улыбке подросткам. — Чего так счастливы? У кого-то горе?