Из дворцовых ворот двинулось царственное шествие, посреди которого находился сам государь. Кругом толпились чужеземцы и жители города, желавшие видеть зрелище. Немного спустя показались воины, ведшие в цепях узника и с ним дважды семь лидийцев. Тогда из собравшейся толпы послышался пронзительный крик: мужчины и женщины равно плакали и били себе в грудь. Не было сравнения между плачем по случаю взятия города и тем, что теперь происходило. Жестокосерд должен был быть тот, кто бы, присутствуя при этом, не сжалился над бедствием падшего государя и не восхищался бы любовью к нему народа, ибо все смотрели на него, как на своего отца. При виде его одни раздирали на себе одежду, другие рвали себе волосы, а большое множество женщин провожало его с воплем и било себе в перси. Царь же продолжал свой путь без слез, но с лицом, проникнутым глубокою скорбью. — Во все это время Кир ни во что не входил, предоставляя событиям идти своим порядком в надежде, что хоть малейшее сострадание тронет сердца персов. Дошед до того места, где сидел Кир, Крез воззвал к царю громогласно, прося у него позволения видеть своего сына: он хотел видеть того самого сына, который, быв нем, снова получил способность слова, теперь говорил свободно и был юноша умный и чувствительный. Кир приказал привести его; и вот явился он окруженный товарищами, его сопровождавшими. Тут Крез не мог долее владеть собою и впервые заплакал. Юноша весь в слезах с плачем бросился к отцу на шею и сказал, рыдая: «увы! отец, неужели, несмотря на твое благочестие, боги не придут нам на помощь!» Потом, бросившись к персам, он воскликнул: «прошу вас, возьмите и меня, сожгите и меня с ним на костре: я был вашим врагом не менее его». Но Крез присовокупил: «ты неправду говоришь, сын мой; я один заслуживаю порицания за начатую войну, а не ты, не твои товарищи и не кто-нибудь из лидян. И потому по справедливости мне следует нести наказание». Юноша, крепко обняв отца, повис на нем и не пускал его идти, продолжая в то же время испускать самые раздирающие вопли, возбуждавшие жалость во всех». Он увещевал персов возвести на костер их обоих вместе; «ибо, сказал он Крезу, будь уверен, отец, я не переживу тебя. Если они не дадут мне умереть с тобою теперь, то жди меня вскоре. Что ожидает в жизни меня, со дня рождения бывшего только бременем и себе самому и для тебя? Когда ты был в счастии, я с радостью избегал встречи с тобою по причине стыда, внушенного мне физическим моим недостатком. Когда нас постигло бедствие, ко мне возвратился голос, который боги кажется дали мне на то, чтобы я мог оплакивать наше несчастье». — Отец отвечал: «сын мой, в твои лета несправедливо предаваться отчаянью; перед тобой еще много лет жизни; даже я сам не совсем еще отложил надежду на какую-нибудь помощь свыше». — Между тем как он это говорил, показалась целая толпа рабынь, которые несли дорогие одежды и множество различных ценных украшений, присланных лидийскими женами для убранства смертного костра царя их. Тогда Крез, обняв своего сына и близстоявших лидян, взошел на костер. Юноша с распростертыми к небу руками молился: «о царь Аполлон и вы все боги, которых мой отец чтил, придите теперь нам на помощь, иначе всякая религия вместе с Крезом исчезнет с лица земли». С этими словами он хотел было броситься на костер, но друзья, схватив его, не допустили.
Между тем как Крез восходил (на костер), показалась Сивилла, которая, спускаясь с возвышенности, шла к месту, чтобы видеть происходившее там. По всей толпе мгновенно пробежал шепот — «пророчица идет» — и все в удивлении ждут от нее божественного изречения насчет Креза. Она не обманула их; ибо немного спустя, она воскликнула торжественным и страстным голосом: