Всеобщая история кино. Том 4 (второй полутом). Голливуд. Конец немого кино 1919-1929

Однако первый из сделанных для нее фильмов был одной из самых лучших и совершенных картин. В фильме «Кинооператор» (1928, режиссер Эдвард Седгуик) Бастер, мелкий уличный фотограф, становится оператором-документалистом, пытаясь добиться любви Салли (Марселина Дэй), и после множества приключений превращается в профессионала. Результаты его первых проб, показанных на экране, таковы: «…лошади скачут задом наперед, опрокидывая барьеры, которые сами собой встают на место; красавицы наяды выпрыгивают из вод на трамплин; броненосец добирается до моря по нью-йоркским улицам, пугая людей, соперничающих в скорости с автобусами». Клод Готер писал:

«В лучшей сцене «Кинооператора» Китон снимает в китайском квартале процессию, перерастающую в схватку между двумя враждующими кланами, которые стремятся истребить друг друга. Съемка требует режиссуры (диалектический переход от реальности к искусству, от чистого документализма к вымыслу и наоборот). Оператор творчески вмешивается в события и берет на себя функции режиссера. Он придумывает наезд сверху (обрушиваются леса, с которых ои ведет съемку и которые с каким-то сладострастием медленно и долго скользят вниз) и управляет актерами (исправляя позы и тактику драки враждующих актеров, подбадривая их голосом и жестом, подсказывая выражения лиц и композицию сцен, побуждая их импровизировать, импровизирует сам и все снимает)» [215].

В остальных знаменитых гэгах мы видим, как Китон подходит к прохожим и спрашивает, не знают ли они красавицу, которую он сфотографировал; как он путешествует на автобусе, сидя на крыле переднего колеса и беседуя с Салли; как обезьяна Бастера снимает камерой своего хозяина; как сам невозмутимый Бастер Китон принимает на улицах Нью-Йорка приветствия толпы, предназначенные, правда, не ему, а Линдбергу[216].

Вторым фильмом Китона для «МГМ» был «Брак поневоле» («Spite Marnage», 1929, режиссер Эдгар Сэдгуик) [217]. То был его последний немой фильм, о котором Роже Вайан писал в критической статье 1930 года: «Китона пытались превратить в чисто механического комика. Машина, оказавшаяся в обычных жизненных условиях, была бы неловкой, вызывала бы множество катастроф и вскоре прекратила бы свое существование. Механика и жизнь противопоставлены друг другу. Они могут сосуществовать лишь в постоянном противоборстве. А Бастер Китон исключительно ловок. <…>

Он словно лунатик, способный идти по краю постели _и не падать. Бастер Китон — не механическое существо, а лунатик. Или, если хотите, существо, обуреваемое идеей фикс — любовью. И он воплощает ее в жизнь — женится на красивой актрисе против ее воли. Идея-фикс — доставить пьяную женщину в ее дом; и он ее доставляет, несмотря ни на что. Двадцать раз она соскальзывает с его плеча, и двадцать раз он водружает ее обратно. Сто раз она падает с постели, и сто раз он водворяет ее на место. И ни разу у него не меняется выражение лица! Поскольку сцена становится бесконечной и переходит границы так называемого хорошего вкуса, то после первого приступа смеха вы ощущаете неловкость. Эта сцена на экране вызывает страдание, похожее на страдание во сне, когда идешь вверх по лестнице, каждая ступенька которой уходит из-под ног» [218].

Эта сцена была, без сомнения, лучшей в довольно неровном фильме. Взяв на службу Китона, Ирвинг Тальберг дал ему продюсера, своего зятя Лоуренса Вейнгартена. Руди Блеш писал по этому поводу:

«Как-то утром после просмотра отснятых кадров Вейнгартен повернулся к монтажеру и сказал: «Не трудитесь приводить эту сцену в порядок. Я не люблю таких вещей в моих фильмах».

— Я бешено сражался ради спасения этой сцены, — Вспоминает Китон. — Она вызывала самый большой порыв смеха.

В вызвавшей разногласия сцене Бастер пытается уложить в постель свою супругу, после того как оба они сверх меры накачались на свадьбе шампанским. Именно эта сцена спасла фильм — и прежде всего из-за ловкости Китона при обращении с реквизитом, а «реквизитом» была в данном случае исключительно красивая женщина. <…>

За любую хорошую сцену из «Брака поневоле» пришлось вести борьбу с тем или иным руководителем «МГМ». <…>

Эксперты оттачивали свои нападки, сражения ужесточались, а каждая победа означала то или иное наказание. "Я думаю, — говорит сегодня Бастер, — что Ларри Вейнгартен разозлился, особенно после того, как сцена с постелью завоевала широкую популярность. Боже мой, приходилось сражаться из-за очевидного, а они отказывались меня слушать». Постепенно у Китона сложилась репутация «несговорчивого», и его стали всем и вся попрекать. Ну а Ларри Вейнгартен отправился заседать в административный совет фирмы» [219].