Всерьез (ЛП)

Другому мужчине, который для него терпел боль, и умолял, и рыдал, и носил на коже его отметины и поцелуи. Все те секреты, что когда-то были моими.

Я ушел, спотыкаясь, пока никто не заметил мое выражение лица — как у прохожего, увидевшего в окне что-то, чего ему никогда не иметь. Я отправился на поиски Грейс и Сэма и обнаружил их растянувшимися на потертом диванчике под бархат. Они подвинулись, чтобы посадить меня в середину.

— Я устал встречать везде Роберта.

— Бедный мой. — Грейс погладила меня по руке.

— Я себя чувствую, как в той песне Аланис Мориссетт, только наоборот — каждый раз когда он проводит ногтями по чужой спине, ощущаю их я.

Сэм моргнул:

— Да-а, братан, умеешь ты цитировать прошлый век.

За шесть лет их запасы сочувствия практически исчерпались, и я их не виню. Нельзя бесконечно утирать чужие слезы и уверять, что в этом океане еще полно рыбы и на одном мужике свет клином не сошелся.

Одно время мне тоже так казалось, но я устал плавать. И либо Роберт был русалом, либо я — странной рыбой с особенно загадочным брачным ритуалом. Даже с точки зрения других рыб.

— Зато публика хорошая, — попробовал сменить тему Сэм, — доброжелательная, соблюдающая технику безопасности.

— Да кинковая публика во всем мире одинаковая. Всех стоящих давно разобрали, — указал я на них двоих, — все красивые говорят только между собой, а все остальные уже отчаялись.

Грейс закатила глаза:

— Ты же в курсе, что относишься к красивым, да? Если б еще выглядел хоть чуть-чуть подружелюбнее, а не как голодная пиранья после тяжелого дня, все домы в этой комнате были бы твои.

— Все домы в этой комнате и так уже были мои.

— А еще ты особенно неотразим, когда ведешь себя как шлюшка, — промурлыкал Сэм, гладя меня по внутренней стороне бедра, отчего тело прошибла дрожь даже несмотря на брюки. На что он и рассчитывал. — Даже если врешь в открытую, — продолжил Сэм совсем другим тоном.

Правда или нет, но зерно истины в его словах чувствовалось.

— Господи, — встрепенулась Грейс, — вы только посмотрите на зародыша.

Мы посмотрели на зародыша.

Он стоял у края занятой беседой группы — рядом, но не поддерживая разговор. Худой, настороженный и до абсурдного молодой. С моего места получалось разглядеть одну копну кучерявых волос да бледное запястье, когда он откинул челку со лба.

— Откуда он вообще узнал про этот клуб? — Сэм, судя по голосу, был наполовину шокирован, наполовину восхищен. — Я в его возрасте до сих пор посылал свои грязные вещи на стирку домой маме, а не ходил по секс-вечеринкам для извращенцев.

— Какой лапочка, — умилялась Грейс, — как дамский сабеныш.

— Грейси, нельзя. Не растлевай британскую молодежь.

— Но мы бы завели для него будочку. Кеды бы выделили для жевания. И… И айпод, чтобы он слушал Panic! at the Disco.

— Чтобы он слушал что? — Я пропустил половину разговора.

— Популярную мальчиковую рок-группу, — с ухмылкой пояснил Сэм.

Грейс опять глянула в сторону парня, хотя я бы ей и так сказал, что тот уже ушел куда-то.

— Все равно кто-то должен с ним поговорить. Вдруг он потерялся.

— Ну и что бы ты сделала? — Голос Сэма смягчился. — Ладно, все с ним будет хорошо. Здесь же тщательно отбирают, кого пустить внутрь. Ты вспомни, чего нам стоило провести нашего Неблагодарного Брюзгу. И вообще, может, у него такое обманчиво юное лицо, а на деле ему уже под сорок. Э… братишка, ты куда?

Последняя фраза была адресована мне, но я не обратил на нее внимания.

И сам не понял, как оказался в соседней комнате в поисках мальчишки. Найти его оказалось легко. Обманчиво юное лицо — как же! Да ему не больше восемнадцати.

Я тронул его за плечо — такое худое и угловатое — и развернул к себе лицом. Он выглядел удивленным, но не испуганным. Скорее даже слегка раздраженным.

Я бы не назвал его по-настоящему привлекательным. Слишком еще несложившийся, сплошь угловатости и несимметричности, с россыпью ямок от прыщей по краю челюсти.

Я склонил голову, посмотрел на него, в необычно-синие глаза — из тех, которые как будто всегда подведены — и сказал:

— Тебе сюда еще рано. Это не кинк-сбор лиги юниоров.

Он дернул плечом, скинув мою руку:

— Спасибо за непрошеный и ненужный совет. Но как-нибудь разберусь.

На этом месте мне следовало уйти, но я остался.

— Первый раз?

— Первый раз на кинк-вечеринке? Или первый раз, когда какой-то мудак воображает, будто лучше меня знает, что мне нужно? — Он не дал мне ответить, что, пожалуй, и к лучшему, так как ответа у меня все равно не нашлось. — Да — на первый вопрос. Нет — на второй.

«Не смейся». Нечасто мне приходилось говорить себе такое. Но было что-то величественное во всей его своенравности. Величественное и нелепое.

— Уел. И, пожалуй, за дело.

Он уставился на меня широко раскрытыми голубыми глазищами. Пройдет еще немного лет, и он наверняка станет неотразимым. Не красивым, не симпатичным, но люди будут на него оглядываться.

Повисла пауза. Достаточно длинная, чтобы стать неловкой.

— Ничего себе. Э… — Он убрал челку с глаз, — даже не знаю, что ответить. Вот уж чего не ожидал.

Я пожал плечами. Теперь и мне было неловко, черт бы его побрал.