Всерьез (ЛП)

Столкновение нескольких машин. Сердечный приступ. Авария с участием мотоцикла. Поножовщина, скорее всего из-за наркотиков. Ребенок, вбежавший на полной скорости в стеклянную дверь и перерезавший себе артерию.

Такую ночь непросто оставить в прошлом.

Я лежал и не мог уснуть, давно уже перейдя за грань усталости, с горечью адреналина во рту и синими вспышками мигалок перед глазами.

Мне сказали: «Если он умрет, мы тебя убьем».

Умер. С сердцем в моей ладони и распахнутой передо мной грудной клеткой, напоминающей тест Роршаха.

Я до сих пор чувствовал запах бензина, горевшей кожи и металла с мест автокатастроф.

Дым марихуаны из того дома.

Кровь.

Следующим вечером я сел за компьютер и зашел на свои обычные сайты. Посмотрел на галочки и прочерки, списки и в следующий момент убрал из них повязки на глаза. А за ними и кляпы. Так у меня бы смогли отобрать зрение. Мой голос. Я дал этой мысли постепенно завладеть мной, пока не — да — почувствовал что-то. Легкое трепетание неуверенности. Страх, разворачивающийся во что-то принципиально иное.

Подумал насчет игр с контролем дыхания и оставил все как есть. У меня не было желания пополнять своей персоной списки статистики.

Спустя какое-то время завязалась переписка. И через час я вызывал такси до дома неизвестного мне человека. Но на полдороги попросил водителя развернуться и отвезти меня обратно.

Что я делаю?

Нет… ну, что я делаю?

Я послал свои извинения, но не получил ответа.

И вот я опять в постели, перед глазами до сих пор синие вспышки, одна ладонь на мало заинтересованном члене, другая лежит на горле, где ко мне однажды прикоснулся девятнадцатилетний Тоби Финч.

Следующие несколько дней я оставался в больнице до девяти-десяти, а то и одиннадцати ночи. Там у меня всегда находились дела, а любые другие занятия превратились практически в пытку.

Сон наступал проще, когда тело брало верх над разумом.

Однажды ночью в начале января, переходя дорогу к моей двери, я заметил на крыльце груду вещей странной формы — наверняка чей-то затерявшийся мусор или одна из этих сумок для сбора благотворительности. Как они достали уже.

Но вдруг груда пошевелилась.

На секунду я насторожился. А потом не поверил собственным глазам: это же Тоби — выпрямляется, встает на ноги, засовывает руки поглубже в карманы толстовки большого размера. И тут меня просто залихорадило от радости, чувствовать которую я не имел абсолютно никакого права или желания.

Было слишком темно, чтобы разглядеть что-то, кроме его силуэта — ссутуленные плечи, торчащие локти, вес чуть нахально перенесен на одну ногу — но даже этого оказалось достаточно, чтобы пробудить меня, как прикосновение к струнам давно молчавшей арфы.

Хотелось подбежать к нему, втащить в кольцо своих рук, повернуть лицо к свету — увидеть форму его рта, цвет глаз, острый подбородок. Потому что в этот момент узнавания я мог думать только о том, как же по-настоящему и сильно скучал по нему. И хотя и не ожидал встретиться вновь, но подсознательно все же горевал, и надеялся, и ждал…

— Что… — выдавил я, — что ты тут делаешь?

— Тебя жду, — был мне ответ с «разве не понятно» интонацией. Он сдвинулся, засунув руки еще глубже, худое тело напряглось и натянулось струной.

— Да, но…

— Слушай. — Он поднял голову, глаза блеснули в лунном свете. — Ты меня совсем сгубил. И… и, зараза, неси за это ответственность. Или… или, ну, хотя бы извинись, мать твою.

Я уставился на него. Какая-то рациональная часть меня спрашивала, не стоит ли рассердиться или забеспокоиться о факте наличия на пороге дома упорно преследующего мою персону подростка. Очевидно, не стоит.

— Господи, Тоби, что случилось? Что я сделал?

— Что ты сделал? — Его голос сорвался. — Ты был само совершенство. Разве не понимаешь? Само, мать твою, совершенство. Дал мне то, чего я ждал и о чем мечтал всю мою гребаную жизнь. Лучший секс, что у меня был. И теперь что… что я должен делать? Найти кого-то хуже и им довольствоваться? Притвориться, что ничего не изменилось, когда ты мне всю жизнь перевернул?

Его руки бледной вспышкой вылетели из карманов и закрыли лицо. Он отвернулся, и я понял, что он плачет.

Молча и беспомощно я смотрел, как подрагивает его спина. Потом поднялся и обнял. Тоби. Ни о чем другом не мог думать. Его имя сияло в мыслях, как талисман надежды.

— Прости.

Он шмыгнул носом, кашлянул, но не отстранился.

— Я тебя, сволочь, сейчас просто ненавижу, чтоб ты знал. — Его тело было таким холодным.

— Ты давно тут ждешь?

— С тех пор как ушел с работы. С шести где-то.

— Прости. Прости меня, пожалуйста.

— Вечно ты извиняешься, Лори. — Он утер глаза и шумно выдохнул. — Нет, серьезно, еще бы чуть-чуть, и я б тут шалаш построил.

— Вряд ли бы на него хватило веток.

— Да ты. — Он вырвался и развернулся — бесстрашный, заплаканный, Тоби. — Ты что, смеешься? Жизнь мне поломал и смеешься? Какого хрена? Ты совсем, что ли?

— Не поломал и не смеюсь. Просто… — я запнулся и был вынужден сделать паузу.

— Что? Что «просто»?

— Просто я так… — внутри что-то отпустило, и продолжить оказалось удивительно легко, — счастлив тебя видеть.