Всерьез (ЛП)

— Блин, у меня точно крыша поехала.

— Спасибо. Можно снять с тебя халат?

— Давай, — кивнул он, чуть помедлив.

Я развязал узел и стянул с плеч тяжелую ткань, которая кучей свалилась на пол.

В комнате не было холодно, но обнаженный Тоби инстинктивно поежился и посмотрел на меня чуть округлившимися глазами, которые, вдруг понял я, при дневном свете оказались голубыми, как у котенка.

— Что-то я сейчас, — сказал он, — не чувствую себя особо доминантным, чтоб ты знал.

Бросив плетку, я притянул его к себе и поцеловал. Сначала губы, потом шею, плечи, ключицы — мягкое и незыблемое восхваление, которое напомнит, что это я ему служил, души в нем не чаял и все, что хотел — лишь доставить удовольствие.

Когда он возбудился, тяжело задышал и опять начал ежиться, но уже совсем по другим причинам, я развернул его лицом к стене, уперев в нее ладонями. Он простонал, практически жалобно проскулил, и вздыбил плечи, теряя энтузиазм прямо у меня на глазах. Накрыв его собой, я ласкал и любил Тоби руками и ртом, пока скованность не ушла, а его тело не стало теплым и податливым под моими прикосновениями.

Кажется, он даже не заметил, когда я отстранился, чтобы поднять с пола плетку, но стоило хвостам медленно проехаться ему вверх по спине, как он вздрогнул и шумно выдохнул. Какое-то время я продолжал так водить, чтобы дать ему привыкнуть к ощущению замши на коже, к весу и шершавости ремешков.

— Ты знаешь, куда можно бить?

— Ага. — Его голос был глубоким и хриплым от наслаждения. — В инете все написано. Спина, задница, нельзя по позвоночнику и почкам.

Я уже давно не держал в руках плетки, а не хлестал ею кого-то и того больше. Но она удобно лежала в ладони — знакомый вес, ожидаемый ход. Я немного попрактиковался, стегая воздух, пока рука и запястье не вспомнили, как заставить ремешки попадать туда, куда хотелось.

И тут я замялся, уставившись на обнаженную спину Тоби и чувствуя неожиданную неловкость. Подумать только — стою здесь, ни к чему не привязанный, с плеткой в руках и все равно жду ободрения.

— Если… Ты же… Ты ведь не против, да?

— Ага. Вообще не против. Так хорошо-о. — Он отвел назад плечи, подставив мне свое тело. — Я тебе доверяю. Ну, во всем.

— Постарайся не двигаться, а то вдруг… я… — Промахнусь. Захлестну концами бок. Причиню тебе боль.

— Обещаю.

Я придвинулся ближе и поцеловал его в шею у затылка, потому что он обожал, когда его туда целуют. В ответ Тоби тихо простонал, но, как и обещал, не шевельнулся. И я опять сделал шаг назад, собрался и начал. Поддразнивать, соблазнять, снова восхвалять, но на этот раз с помощью тридцати мягких, как масло, замшевых лоскутов, легко падающих на кожу его спины.

Сперва Тоби сжался, мышцы рук напряглись в ожидании боли, которую я ему никогда не причиню намеренно. Но, привыкнув к размеренному ритму моих махов, к поглаживанию и тяжелым, ласкающим ударам замши и к зарождающемуся под кожей теплу, он вновь расслабился и уронил голову между вытянутых рук.

— Хорошо-о, — пробормотал он, — как хорошо.

Его удовольствие улеглось внутри меня, грея, словно виски, и прогнало последние колебания. Я совершенно растерял все навыки, но сейчас ремешки двигались настолько нежно — просто под весом плетки и направляемые запястьем — что я бы, наверное, мог продолжать столько, сколько он захочет. На деле прошло около пятнадцати минут, и мой Тоби раскраснелся, обмяк и тихо постанывал при каждом касании плети.

Какой он был красивый. И мне, как всегда, до зубовного скрежета хотелось его, хотелось подарить ему наслаждение. И в то же время я почувствовал болезненный укол совести, видя, как он реагирует, с какой честностью, понимая, сколько всего он мне дал и сколько я сам от этого захотел дать ему в ответ.

Когда я переключился на восьмерки, хвосты плети опускались на его спину уже с небольшим нажимом. Первые несколько раз вызвали у Тоби такой же долгий блаженный стон, как когда я впервые взял в горло его член. Не знаю, сколько мы так продержались, но воздух в комнате успел наполниться тихими «шших», мягкими шлепками и нашими с ним тяжелыми вдохами-выдохами, а у меня уже выступил пот и начинала ныть рука. Что тоже казалось правильным, таким абсолютно правильным.

— Лори… Лори… Мне нужно… — Голос у Тоби был почти как у пьяного.

Я бросил плетку, и он оттолкнулся от стены прямо в мои объятия. Горящая кожа спины обдавала жаром мне грудь, но сам Тоби оставался абсолютно податливым — плавящийся мальчик, отлитый в форме того наслаждения, что он взял от меня под мягкими ударами плетки.

Неуклюжие дрожащие пальцы поймали мое запястье и подвели ладонь к члену, который горел не меньше спины и тянулся к животу влажной головкой. Я взял его в кулак, и несколько секунд спустя Тоби кончил прямо на стену, уткнувшись лицом мне в шею и рисуя ртом «да», и «Лори», и «люблю тебя, люблю тебя» на моей коже.

После чего мы свалились на пол одной потной липкой кучей и едва могли пошевелиться. Сам я был наполовину возбужден, наполовину удовлетворен и целиком принадлежал Тоби.