Конфитюр ненадолго поднял ему настроение, позволяя накопить силы на очередную битву. Хотя он не должен оставаться тут надолго, один на один с историей человечества. Нужно возвращаться наверх, возвращаться к прерванной работе. Герман задумчиво покивал головой и погасил свет.
В тишине, которая наступила после его ухода, раздался шелест передвигающихся предметов.
Стакан лимфы
Крис стоял на краю дороги. Утреннее солнце начинало припекать, и мелкая пыль прилипала к потной коже. Он считал проезжающие машины, ожидая, пока приедет подходящая. Все имело какой-то смысл: номер автомобиля, цвет краски, очки на лице водителя. Наконец он махнул рукой, и рядом со свистом затормозил большой грузовик. Парень поднялся по ступенькам в кабину и заглянул внутрь.
– Куда? – спросил его старый Мишель, водитель.
– Подкинешь до Трузе, – произнёс он и беззвучно добавил: –
– Садись, это недалеко, отсюда километров пятьдесят.
В кабине было холодно и пахло старосветским освежителем. Крис удобно устроился и закрыл глаза. От яркого солнца на веках мельтешили танцующие пятна. Его оглушали голоса, которые он слышал в голове, шар мыслей покатился внутрь, откуда нет возврата.
Он не помнил, что ищет в Трузе.
Радио
Слушая музыку, Крис видел себя глазами Мишеля: двадцать лет, щуплый блондин, выцветшая рубашка и джинсы. Старый водитель все ещё не верил, что этим июньским утром вдруг сделал исключение и взял попутчика.
Незнакомец выглядел уставшим. Его присутствие все больше беспокоило Мишеля; к счастью, до Трузе остался только километр.
– Плохо себя чувствуешь? – спросил он.
– Плохо, – правдиво ответил Крис.
– Ты чем-то болен?
– Я болен внутри, – спокойно объяснил он. – Ты не поймёшь этого.
Мишель не стал продолжать разговор. С облегчением припарковался перед Большой Развилкой, где пересекались две автострады.
Крис забыл попрощаться; скорее выпал, чем вылез из кабины. Он окунулся в жару, которая плавила мысли и асфальт. Медленно отправился в сторону моста, потом сел под белым столбом.
– «Небытие хотя и отрицает бытие, все равно от него зависит», – лихорадочно повторял Крис. – «Зависимость означает две вещи. Прежде всего, подчёркивает онтологическую первичность бытия перед небытием. Нельзя было бы говорить об отрицании, если бы не предшествовало ему утверждение, которое можно отрицать»[45]
, – слова слетали с губ все быстрее.Он дрожал и стучал зубами, хотя воздух аж дрожал от перегрева. Когда что-то заслонило ему солнце, его внезапно охватил приступ. Скрюченные пальцы зарылись в траву, а с губ сорвался стон.
– Полная дезинтеграция, – сказал кто-то в его голове. – Его мозг напоминает кучку пыли – подуй сильней, и от неё не останется и следа.
– Цитирует компульсивно, – отметил второй голос. – Мы должны его забрать, Рон. Тут уже ничего не поделаешь.
– Он читает Пауля Тиллиха, но некоторые предложения искажены. Это императив отрицания или блокада восприятия, которая на несколько часов отрезала мозг от импульсов.
– Подумаем об этом позднее.
– «Все представители классического христианства трактуют смерть и грех как союз противников, с которыми мужество веры должно сражаться…»
– Не бойся, Крис, – прошептал кто-то очень близко. – Ты уже в безопасности.
Сильные руки подняли его с земли и за мгновение он оказался в машине. Наконец-то он не боялся, что собьётся с пути. Смотрел на мужчин, которые его нашли, и чувствовал к ним глубокую благодарность; он не знал, что его глаза всё ещё закрыты.
– У тебя есть идея насчёт его анамнеза, Яни, – спросил голос. – Любой способ будет слишком инвазивным. Нам нужно несколько месяцев, а у нас-то осталось лишь несколько часов.
– Езжай на станцию. Поговори с Габриэлем.
– Сирил в четырнадцати километрах отсюда, – прочитал на экране консоли Рон. – Надо перекусить. Уже целые сутки не ел.
Графитово-серый фургон с затемнёнными окнами остановился возле ресторанной террасы позади заправочной станции «Сирил». В нескольких метрах от него, под зелёной крышей, Яни цедил лимонную воду со льдом. Он наблюдал за Роном, который бежал к сетевому автомату. У них было мало времени, хотя то, что они нашли Криса, и так казалось чудом. Яни усмехнулся: слова «чудо» не существовало в его словаре. Чудо и стечение обстоятельств – это паранойя человеческих умов.
Рон набрал номер и ввёл несколько паролей, которые потребовал автомат.
– Габриэль Сурус, слушаю?