– В течение двух месяцев я принимаю успокоительное. Мой врач говорит, что в такой дозе это допустимо. Он проверял в каком-то реестре…
– Некоторые лекарства из группы бензодиазепинов есть в нашем списке. Что конкретно вы принимаете?
– Клоназепам, двадцать миллиграмм в день.
Финнес открыл небольшую книжечку и начал просматривать таблицу. Моё беспокойство росло с каждой секундой; у меня пересохло во рту.
– Приемлемая доза тридцать миллиграмм, – сказал он медленно, словно не заметив моей тревоги. – Если анализы подтвердят эту информацию, тогда всё в порядке. Таким образом, вы абсолютно сознательно подтверждаете своё намерение?
– Да, подтверждаю.
– Хорошо, это самое важное. Итак, вопрос шестой: нет ли у вас детей, в том числе внебрачных, или других личностей, которые находятся исключительно на вашем содержании?
– Нет, таких нет…
Словно зелёная гусеница, ползущая по листку, время сжималось и растягивалось. Визит инспектора закончился, а я едва заметил, что на стуле передо мной уже сидит священник в тёмном костюме, перелистывая Библию. Его жесты – он слюнявил палец, которым переворачивал страницы, беззвучно шевелил губами и бросал редкие взгляды в мою сторону, – казалось, растянулись в вечность. У нас было только пятнадцать минут на разговор, а поскольку я отказался от него с самого начала, он просто сидел тут и читал эту чёртовую чёрную книжечку. Он даже не пытался прервать молчание. Я предпочёл бы, чтобы он меня поучал и переубеждал, чтобы устроил какой-то скандал, потому что из-за тишины моё внутреннее напряжение начало накаляться. Я очень хотел спровоцировать священника хоть на что-нибудь.
– Вы, отец, наверное, разминулись с работником министерства, который был тут минуту назад, – я наклонился в его сторону. – А почему Церковь не регистрирует этот разговор так же, как и власти? А если какой-то епископ пожелает увидеть, как все проходит?
– Камеры и микрофоны нужны людям, а не Богу, – он посмотрел на меня покрасневшими глазами и закрыл книжку. – И я не познаю тебя ни сейчас, ни в будущем, потому что ты живёшь в мире мёртвых, куда мне нет входа.
Я ударил рукой по металлической столешнице, аж загудело. От гнева кровь прилила к щекам, я почувствовал, как запылало моё лицо.
– Ты, священник, не знаешь, о чем говоришь, – чуть ли не зашипел я сквозь стиснутые зубы. – Ты не знаешь, как это страдать каждый день и делать вид, что все в порядке. Повторяя себе, что это того стоит, ведь у тебя есть важная цель. Каково это, когда видишь только распад, медленное гниение, от которого не убежать.
– Почему ты думаешь, что я не знаю про твои страдания?! Может, я знаю о них очень много, но умею доверять мудрости, что создала этот мир.
– Нужно быть слепым, чтобы не видеть, что вся жизнь наполнена болью! Я предпочитаю думать, что это случайность – что так получилось без злого умысла. А вы – верите в демона или просто идиоты…
«Такие слова может произнести только мёртвый язык», – промелькнула у меня в голове фраза, которую я, должно быть, когда-то слышал. Меня охватило ужасное чувство дежавю, я дёрнулся и чуть не сполз на пол.
– Такие слова может произнести только мёртвый язык, – сказал священник, поднимаясь со стула. – Бог до конца с тобой и даёт тебе шанс. Только от тебя зависит, воспользуешься ли ты его добротой.
Он оставил меня в состоянии оцепенения. После мгновенного взрыва пришла слабость: казалось, я куда-то проваливаюсь, вся комната сжимается до точки, на которой остановился мой взгляд. В сотый раз я задавал себе вопрос, почему так трудно сбежать от тяжести неба, что падает на голову, почему даже сейчас судьба не щадит меня от ударов. Если бы я мог заплакать, то ощутил бы облегчение, но нервная система расщедрилась только на несколько спазмов желудка.
Я умыл лицо холодной водой и успокоился ровно настолько, чтобы не рассыпать таблетки; сейчас уже можно было их принять. Я снова включил музыку и лёг на диван. С закрытыми глазами ждал продолжения спектакля, который не удалось срежиссировать до конца.
Телефонный звонок с регистрации улучшил ситуацию. Анализы хорошие, лаборатория не выявила запрещённых веществ. Словно преодолел на беговой дорожке последний вираж: уже видно белую линию, нужно только спокойно до неё добежать. Я накрыл голову лёгким пледом, тщетно пытаясь заснуть. Перед глазами плясал хоровод лиц… Чаще всего появлялось суровое лицо священника.
Техник-санитар принёс что-то похожее на полотняную пижаму, в которую я должен был переодеться. Он вскоре вернулся и в нескольких простых фразах объяснил принципы устройства. Я не запомнил ни названия субстанций, которые находились в дозаторах, ни всего порядка процедуры. Правду сказать, я не мог ни на чем сосредоточиться.
– Можем уже идти, – сказал он, когда я спрятал свои личные вещи в дорожную сумку.
– Мне нужно это с собой забрать? – спросил я.
– Нет, кто-нибудь позднее сюда придёт, – покачал он головой и открыл передо мной дверь.