– Мистер Лэндор! Какой приятный сюрприз. – Он уже начал вставать. – Знаете, я читал увлекательнейший трактат о родильной горячке. И думал о том, что вас, в частности, может заинтересовать… дискуссия об отдельных особенностях… Ох, но где же он? – Обшарил кресло, в котором только что сидел, обвел комнату тяжелым взглядом и нашел трактат у себя же на коленях. – А, вот.
Он выжидательно посмотрел на меня, но я уже подошел к зеркалу. Изучил свои бакенбарды, смахнул какую-то пушинку с подбородка… и убедился, что готов.
– Доктор, где остальные члены вашей семьи?
– О, боюсь, для дам час еще ранний. Они отдыхают.
– Ясно. А ваш сын?
Он удивленно захлопал глазами.
– Естественно, в казарме.
– Естественно.
Я несколько раз неспешно прошелся по комнате и каждый раз, проходя мимо доктора (комната была чрезвычайно узкой), задевал его и чувствовал, как он следит за мной глазами.
– Мистер Лэндор, позвольте угостить вас чем-нибудь. Бренди?
– Нет.
– Может, виски? Я знаю, вам нравится…
– Нет, спасибо, – сказал я, останавливаясь в паре футов от него и улыбаясь ему. – Знаете, доктор, вы меня слегка расстроили.
– О?..
– Вы ведь так и не рассказали мне, какой у вас выдающийся предок.
На его губах забрезжила улыбка.
– Ох, сомневаюсь… я, знаете ли, не совсем понимаю, кого вы…
– Отца Анри Ле Клерка, – сказал я.
Он рухнул в кресло, как подбитая куропатка.
– Уверяю вас, доктор, сейчас это имя не привлекло бы большого внимания. Но в те времена, как мне говорили, он был лучшим из охотников на ведьм. Пока не стал одним из тех, на кого охотятся. Можно взять лампу?
Он не ответил. Я взял лампу и поднес ее к нише, в которой висел старинный портрет маслом. В первый раз, будучи здесь, я лишь скользнул по нему взглядом. Сходство с гравюрой в книге Папайи было почти полным.
– Ведь это Ле Клерк, не так ли, доктор? Какой благообразный господин, этот ваш предок… Хотел бы я иметь такого.
Я опустил лампу пониже, чтобы осветить камею с молодой миссис Марквиз. Отложив камею, накрыл ладонью то, что в прошлый раз принял за подушечку из грубой темно-серой ткани.
– А это книга, ведь так? Стыдно признаться, я в тот раз даже не понял, что это книга. Необычная текстура, правда? Волчья шкура, если не ошибаюсь.
После секундного колебания я приподнял книгу. Какая же она была тяжелая! Как будто каждая страница выложена свинцом и инкрустирована золотом.
–
Закрыв книгу, я с огромной осторожностью вернул ее на место и положил на нее портрет миссис Марквиз.
– Ваша семья, доктор, была для меня, не побоюсь сказать, загадкой. Я никак не мог определить, кто… кто главный, кто задает тон. В тех или иных случаях я подозревал каждого из вас. Но мне ни разу не пришло в голову, что это может быть кто-то еще. Тот, кого уже нет на свете.
Я встал перед ним.
– Ваша дочь страдает падучей… Нет, прошу вас, не отрицайте, я видел все своими глазами. Во время припадков ей кажется, что она находится в контакте с кем-то. С кем-то, кто что-то говорит ей, возможно, даже дает инструкции. – Я указал на портрет на стене. – Это же он, да?
В общем, доктор Марквиз оказался плохим притворщиком. Не из-за неумения, а из-за нежелания. Многие, думаю, укладывают тайны слоями, как в горной породе: нагромождают их все выше и выше. У одних вся эта конструкция держится надежно, не трескается. Другим же достаточно легкого толчка, чтобы сооружение рухнуло. И чтобы оно рухнуло, не нужно обладать располагающим к себе лицом отца Ле Клерка. Достаточно просто оказаться рядом, когда возникнет угроза.
Так и произошло с доктором Марквизом. Он был готов заговорить – и заговорил при свете лампы, пока ночь продвигалась к рассвету. А когда поток слов слабел, я наливал ему новую порцию бренди, и он смотрел на меня, как на ангела милосердия, и слова снова текли бурным потоком.
Он рассказал мне историю о девочке, которой было суждено получить все прекрасное, что может предназначаться девочке: брак, статус, дети. Однако ей было суждено и заболеть. Страшной болезнью, которая захватывала ее, когда никто не ждал, которая отключала мозг, сотрясала тело и валила на землю.
Отец испробовал все возможные методы лечения – ничего не помогло. Он даже приводил знахарей, но те тоже не смогли излечить ее от этого ужаса. Постепенно ужас завладел всей семьей и изменил их всех. Поэтому они бросили комфортную жизнь в Нью-Йорке и изолировались в Вест-Пойнте – обрезали все дружеские связи и держались особняком. Отец отказался от своих амбиций, мать озлобилась и стала вести себя эксцентрично, а дети, предоставленные сами себе, сплотились в противоестественной близости. В общем, каждый по-своему оказался в плену у этой болезни.
– Боже мой, – воскликнул я, – почему вы никому не рассказали? Тайер все понял бы.