Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Вот и опять мы приходим к мысли о случайности / неслучайности того, что Иванов стал тем, чем он стал. Зато Вяч. Иванов – лингвист и филолог уже абсолютно не случайный, а, что называется, от Бога. Точнее, от богов. Как его отец, Вс. Иванов, христианства практически не коснулся, симпатизируя Будде, буддизму и восточной религии и культуре вообще, так и Вяч. Иванов с самого начала своей научной карьеры сразу обозначил свой интерес к восточным языкам. Да не простым, а древним, древнейшим, настолько, что они нуждались в реконструкции как языки-посредники между культурами и народами. Отмерев в седой древности, около 2 тысяч лет назад, они дали основу индоевропейскому праязыку, от которого уже взяли исток языки нынешние. Так Вяч. Иванов взялся за хеттский язык, на котором говорили народы Малой Азии, где-то «на берегах Каспийского или Черного морей». Пришли они туда или «через Балканы» или, скорее всего, «через Кавказ». При этом изучение столь экзотического языка невозможно без знания материальной культуры народов данной местности, археологии, этнографии, мифологии. Словом, первая же книга Вяч. Иванова «Хеттский язык» (1955) показала в 26-летнем авторе столь великую эрудицию, что его диссертацию сразу оценили достойной степени доктора филологических наук. Но на стадии Высшей аттестационной комиссии (ВАКа) она оказалась утерянной, и защитить указанную степень он смог только в 1978 г., и то в Литве, подальше от Москвы. К тому времени Вяч. Иванов был автором уже множества работ по языкознанию, литературоведению, культурологии, написанных в русле новейших научных течений – структурализма, семиотики и т. д. Накопленные знания уже не умещались в привычные рамки, и он естественно, без усилий, выходил за границы только гуманитарного знания. Так что вполне закономерной стала его книга об «асимметрии мозга» в связи с «динамикой знаковых систем» под названием «Чет и нечет». Вниманию читателей предлагались рисованные ганглии с указанием «левых и правых нейронов», «липидов мембран археобактерий» и каких-то «эубактерий и эукариотов» и т. п. Немало работ Вяч. Иванов написал с выходом на математические методы описания с формулами и схемами (например, «Введение в описательную семантику»). Здесь явно сказался опыт занятий Вяч. Иванова математическими методами лингвистических данных, обрабатываемых компьютером. Впоследствии эти занятия плавно перешли в овладение структурализмом и семиотикой, толкующими литературу и искусство как знаковые системы.

С такой методикой все, что ни есть, переходит в поле зрения культурологии, от мелочей быта до литературы и науки, сливается в единую семиосферу, ноосферу. И тогда почти каждая из статей Вяч. Иванова становится такой «ноосферой» в миниатюре и получает сложносочиненное название вроде «Структура гомеровых текстов, описывающих психологические состояния». И начинается она не Гомером и его поэмами, а М. Бахтиным, З. Фрейдом, Д. Выготским, Э. Сепиром и С. Давиденковым, работавшими на стыке разных наук, содержит ссылки на редкие языки, например на «абхазо-адыгские слова», отмечая «хурритское влияние на раннюю греческую культуру (…) через хеттское посредничество». И заканчивается статья цитированием К. Поппера и упоминанием Ф. Кафки. Чему тут удивляться, если сам Вяч. Иванов был человеком-«ноосферой», «вундерменшем», производным от вундеркинда золотых для него 1930-х гг. Когда «лежачая» болезнь (костный туберкулез) развивала страсть к чтению, стимулируемую знакомством с высококвалифицированными интеллигентами, знаменитостями, жившими или гостившими в Переделкине. Идеальные условия для созревания редкостного интеллектуального растения и плода!