Всеволод Сергеевич Семенцов и российская индология

Не менее показательно употребление термина кави в отношении смертных певцов, слагателей гимнов Ригведы, для которых это слово является одним из главных самоназваний. Автор восьмого (а также шестого) гимна VIII мандалы некий Ватса восклицает: «Вам (Ашвины) Ватса произнес медовую речь, поэт, обладающий поэтическим даром» (madhumad vaco ‘śansīt kāvyaḥkaviḥ) (VIII.8.11). Поэты-кави Ригведы — непременные участники ведийского ритуала; их гимны сопровождают жертвоприношение: «Позади (жертвы) идут славящие поэты (kavayorebhāḥ)» (1.163.12) — и приравниваются к жертвоприношению: «Мы направили жертву вперед; пусть растет песнопение» (III. 1.2). «Совершая жертву с молитвой, мудрые поэты (kavayo manīṣāḥ) посылают вперед колесницу с гимнами и песнопениями (ṛksāmābhyāṁratham)» (X. 114.6); «Поэты охраняют гимн на месте закона (= алтаре)» (manīṣām ṛtasyapadekavayoni pānti) (X. 177.2; cp.: III.8.4,9; 51.7; V.45.4 и др.).

Гимны творцов Ригведы адресованы богам. Сообразно ремесленной терминологии, принятой в Ригведе, «все новую и новую нить ткут в небо (и) глубь океана озаренные поэты (kavayaḥ sudītayaḥ)» (1.159.4). И чтобы их гимны богами были услышаны, они должны владеть «языком богов» — тайным языком сакрального песнопения: «Поэты (kavayaḥ) <…> творите тайные слова (padā guhyāni), которыми боги достигли бессмертия» (Х.53.10); «Поэты (kavayaḥ) <…> владеют высшими тайными именами (guhā nāmāniparāṇi)» (X.5.2). Используя тайный язык, поэты своими гимнами очищают речь: «Мудрые поэты очищают речь в цедилке, изливающей тысячу потоков» (IX.73.7) и тем самым очищают, умащивают жертву (III.31.16; IX.64.10; 74.9; 97.29 и др.).

Основная функция поэтов-кави — восхваление богов: «Индру воспевают в гимнах вдохновенные поэты (viprāḥkavayaḥ)» (III.34,7); «Агни, прославленный поэтами (kaviśastaḥ)» (III.21.4; 29.7; V.1.8 и др.); «Сома, хорошо восхваленный поэтами» (suṣṭutaḥkavibhiḥ) (IX. 108.12; cp. IX.97.57); «Поэты прославляют богов, имеющих право на первую долю (в жертвоприношении)» (V.77.1) и т. д. В ответ на восхваление, на гимн, доставляющий богам удовольствие, певцы ждут от них награды и милости: «Все боги <…> призванные, прославленные, и гимны, произнесенные поэтами (kaviśastaḥ), — да помогут нам!» (VI.50.14).

Но гимны произносятся поэтами не только ради собственного блага или вообще блага людей, но и ради блага самих богов. Гимны поэтов-кави вдохновляют богов на подвиги, укрепляют их силу: Агни очищает поэтами-цедилками (kavibhiḥpavitraiḥ) свою силу духа (III. 1.5), Сома зовется «дитятею речи поэтов (vācojantuḥkavīnām)» (IX.67.13) и «наполняет собою жертвенные сосуды, подвигнутый поэтами (kavineṣitaḥ)» (IX.37.6; cp.: IX.72.6; 97.32 и др.), «бык (Агни) укрепляется с помощью творческого дара кави (kāvyena)» (III. 1.8). И, как и следовало ожидать, подобно тому как обстояло дело с богами, для поэта Ригведы этот творческий дар нечто большее, чем дар поэтический, и кави-человек не просто поэт, но обладатель сакрального знания и сакральной энергии.

Поэты-кави Ригведы вездесущи: «Трижды три дома у поэтов» (trī ṣadhasthā triḥ kavīnām), т. е. три земли, три неба и три водных пространства, согласно комментарию Саяны (III.56.5). Они — «хранители закона/истины (ṛtāvansatyašrut-)», но прежде всего мудрецы. Боги с неба направляют мудрость поэтов (divaḥśaśāsurvidathā kavīnām) (III. 1.2), и постоянный эпитет кави в Ригведе — «мудрый» (dhīra-, pracetas-, manīṣin-, vipaścit-). Яска — первый комментатор Ригведы, живший не позже V в. до н. э., — объясняет в своем трактате «Нирукта» (12.13) значение кави как krāntadarśin — «всевидящий» или medhāvin — «обладающий мудростью», и, соответственно, в переводах Ригведы слово kavi весьма часто передается не как «поэт», но — в согласии с контекстом — как «мудрец», «провидец».