Всевышний

— Да, дайте мне закончить. Я уже говорил вам, что работал ассистентом в одной клинике. И вот последний из моих судей оказался администратором этой клиники. И тут же, даже не узнав, что я мог бы сказать, — и как раз перед ним я почувствовал себя невинным и решил настоять на своей невиновности, — он привел меня в замешательство моими же предыдущими признаниями, он заткнул мне рот, не дал протестовать, поймав на слове с лицемерием, от которого мне стало плохо даже во сне. Я задыхался, меня тошнило: так вот что они скрывали, вот почему чествовали меня с такой невероятной услужливостью — все потому, что я признался, сам того не заметив; потому, что я говорил неосмотрительно и преждевременно, лишая себя права заговорить в тот единственный момент, который потребует от меня честных и правдивых слов. Как это было низко! Какая низость!

— Вас, стало быть, из этой клиники выгнали?

— Какая разница!

— Не думаете ли вы, — медленно проговорил я, — что можно встретить… например, женщину, на нее посмотреть, сблизиться с ней и мало-помалу почувствовать, как исчезает все то, что было с ней общего? Кто это тут? Нечто совсем другое. Это может быть только ловушка! На протяжении нескольких мгновений ты касаешься чего-то постороннего; поймите меня: ты этого касаешься. Тут не просто ощущение, это неоспоримо, это чудовищно ясно. Это может быть только искушение.

— Да. Не начинаете ли вы уставать? Если хотите, можете провести ночь в этом кресле. Я сейчас выключу свет.

Я смотрел, как он взял в углу одеяла, постелил одно на шезлонг, потом закутался в остальные до самого подбородка.

— Но, — сказал я, — вы-то спать не ложитесь? Мне лучше вернуться к себе.

Он уже погасил свет. Через несколько мгновений через окно без занавесок проник тускловатый свет.

— Вы действительно намерены просить эту девушку о работе такого рода? Я ее не знаю, я не знаю, кто она.

Теперь я говорил тихим голосом. Он не отвечал, но я чувствовал сквозь темноту, что он повернулся в мою сторону и внимательно меня слушает.

— Я знаю, — сказал я, — что все еще существуют организации, которые распространяют листовки против государства. Они проводят собрания и провоцируют беспорядки. Поостерегитесь, государство в курсе всего, и то, что случается, происходит с его согласия и по его наущению.

Он упрямо хранил молчание. Мне казалось, что я различаю, как поблескивают, словно глаза зверя, его глаза, и этот отблеск не выражал ничего, кроме встревоженного и испуганного присутствия.

— Не верю, чтобы вы меня выслеживали, — сказал я. — Я даже, в общем-то, вам доверяю. По крайней мере, до определенной степени, поскольку весьма настороженно отношусь к вашей личности. Впрочем, мое мнение о вас меняется. Часто вы меня раздражаете, своей изворотливостью вызываете у меня настоящую неловкость, и, однако же, я здесь. Странно, я даже подчас сомневаюсь, что вы существуете. Думаю, это из-за того, что вы больны.

— Вы согласитесь принять участие в одной из наших организаций, организовать ячейку в вашем отделе мэрии?

— Нет.

— Почему?

— Это противно моим взглядам.

— Могут ли ваши взгляды поставить вас на сторону системы, которая под предлогом освобождения подавляет, которая обрекает на несуществование тех, кто проскальзывает сквозь петли ее сетей?

— Я уже читал все это в листовках, это вздор: государство не подавляет, никто не подавляет сам себя. Истина в том, что все эти критические эскапады нашептывает вам сам закон: он в них нуждается, он вам за них признателен: иначе бы все остановилось.

— А те, кто вне закона, кто на дне?

— Что? — Я выждал мгновение; пусть и в самых общих чертах, я мог различить его лицо. — Я и в самом деле слышал разговоры об этом. Но вы безумец, — внезапно выпалил я. — Это история былых времен, просто-напросто их отголосок. Вы — книга, вы не существуете.

— Не говорите глупостей. Вы отлично знаете, что я сам вне закона. Вы сейчас боретесь за свой класс, ваш грандиозный класс, который объемлет в вашем мозгу все и вся. Вы поете дифирамбы вашей администрации и даже не замечаете, что, помимо вас, есть еще кое-что, но рано или поздно вы поскользнетесь.

— Никогда. Это невозможно. Включите свет.

Я зашевелился, он зажег свет.

— Почему вы обратились ко мне? Почему вам пришла в голову эта идея?

Он едва взглянул на меня и быстро проговорил:

— Не знаю, просто по ощущениям. Впрочем, мне хотелось бы скомпрометировать вашего отчима. А теперь идите спать.

Я поднялся. У дверей я попытался было сказать ему что-то, потом забыл, что именно, или запутался. Вернулся к себе и лег в постель.

III